Наваждение
Шрифт:
Лора сидела, оторопев, ничего не понимая. Пендергаст что-то говорил, но слова до нее не доходил и. Потом она почувствовала, как ее поднимают — агент с одной стороны, священник — с другой — и ведут по коридору. Они повернули налево, потом направо, шли мимо закрытых дверей, залов с носилками и креслами на колесах. Затем они оказались в небольшом помещении, перегороженном ширмами. Сестра отодвинула одну, и за ней был Винни. Он лежал с закрытыми глазами; к нему подключили десяток аппаратов. Под простыней извивались трубки: плазма, физраствор. Несмотря на плотное телосложение, д’Агоста сейчас казался
Лора задержала дыхание. И тут его веки, дрожа, поднялись и опустились, потом снова поднялись. Он по очереди посмотрел на пришедших и наконец увидел Лору.
Глядя на д’Агосту, она почувствовала, что последние остатки самообладания — командирской ясности духа, которой она всегда так гордилась, — рассыпались в прах. По щекам покатились горячие слезы.
— Винни! — зарыдала она.
Глаза д'Агосты наполнились слезами. И медленно закрылись.
Пендергаст успокаивающе обнял Лору, и на миг она прислонилась лицом к его рубашке — подчинилась чувствам, дала волю слезам. Только теперь, когда Лора увидела Винни живым, она окончательно осознала, что чуть не потеряла его.
— Боюсь, вам нужно уходить, — тихонько сказал врач.
Хейворд выпрямилась, вытерла глаза и издала долгий прерывистый вздох облегчения.
— Он еще в тяжелом состоянии. У него серьезно повреждено сердце. При первой же возможности требуется пересадка клапана аорты.
Хейворд отодвинулась от Пендергаста, еще раз взглянула на д’Агосту и отвернулась.
— Лора… — прохрипел вдруг он.
Она оглянулась. Винсент все еще лежал с закрытыми глазами. Показалось?
Д’Агоста слегка шевельнулся, веки, дрогнув, поднялись. Губы шевелились, но беззвучно.
Хейворд шагнула к койке и наклонилась, и он почти неслышным шепотом произнес:
— Мою работу доделай.
47
Плантация Пенумбра
В большом камине в библиотеке развели огонь. Хейворд наблюдала за Морисом, который подавал им послеобеденный кофе. Старый сгорбленный дворецкий двигался по комнате без всякого выражения на лице. Он старался не смотреть на синяк на подбородке у Пендергаста. Наверное, за годы службы старикан частенько видел своего хозяина слегка подпорченным.
Дом и окружение были как раз такими, как она представляла: покрытые испанским мхом древние дубы, галерея с белыми колоннами, потемневшая старинная мебель. Имелось даже семейное привидение, которое, как уверил ее старый дворецкий, бродит по болотам, — еще один непременный штрих. Единственное, что удивляло, — запущенное состояние Пенумбры. Это казалось странным — ведь денег у Пендергаста полно. Впрочем, Хейворд гнала подобные мысли: дела Пендергаста и его семьи совершенно ее не касаются.
Вчера вечером, перед тем как уехать из больницы, Пендергаст расспросил Хейворд о кое-каких подробностях ее беседы с Констанс Грин. Потом он предложил ей пожить в Пенумбре. Хейворд отказалась — она предпочитала остаться в гостинице, поближе к медицинскому центру.
Однако визит к д’Агосте на следующее утро только подтвердил слова доктора: поправляться пациент будет медленно и долго. С работы Хейворд отпросится без проблем — у нее накопилось навалом выходных,
В то утро, придя ненадолго в сознание, Винни опять просил ее взяться за расследование и полностью добить это дело. И потому, когда Пендергаст после завтрака прислал за ней машину, Хейворд решила принять его приглашение и выписалась из гостиницы. Она еще не дала согласия помогать, но решила выяснить подробности. Кое-что д’Агоста уже рассказывал ей по телефону. Обычное пендергастовское расследование: сплошные тупики, тыканье вслепую, противоречивые улики — все собрано воедино путем сомнительных умозаключений.
Однако в Пенумбре, когда Пендергаст рассказал все — начал за ужином, закончил во время кофе, — Хейворд поняла, что в его нелепой истории есть некая логика.
Агент рассказал о своей жене, которая увлеченно изучала Одюбона, о том, как они с д’Агостой узнали о ее странном интересе к каролинскому попугаю, рассказал о «Черной рамке», о попугае Пончике и о жуткой судьбе семейства Доан. Пендергаст прочитал отрывок из дневника младшей Доан — страшную повесть о впадении в безумие. Передал беседу с Траппом, еще одним охотником за «Черной рамкой», недавно убитом, как и бывший начальник Хелен в «ВНК» — Моррис Блэклеттер. Напоследок он рассказал о своих открытиях и выводах, благодаря которым и нашлась «Черная рамка».
Когда Пендергаст наконец умолк, Хейворд откинулась на спинку кресла и, попивая кофе, стала перебирать в уме все эти странные факты, искать логические связи, недостающие звенья, почти ничего не находя. Чтобы заполнить пробелы, придется выполнить уйму работы.
Лора посмотрела на картину, известную под названием «Черная рамка». На нее падал слабый свет огня, но детали были хорошо различимы: женщина на койке, пустая комната, белая холодная нагота тела. Картина, мягко говоря, нервирует.
Она перевела взгляд на Пендергаста, одетого в свой обычный черный костюм.
— Значит, вы считаете, что ваша жена заинтересовалась болезнью Одюбона? Болезнью, которая превратила его в творческого гения.
— Да, путем неизвестного психического эффекта. Для человека с ее интересами это было бы важным научным открытием.
— И картину она искала только для того, чтобы подтвердить свою теорию?
Пендергаст кивнул:
— «Черная рамка» — связующее звено между ранним, посредственным Одюбоном и Одюбоном поздним, гениальным. Доказательство случившегося с ним превращения. Но самое главное в этой загадке — птицы.
— Птицы? — нахмурилась Лора.
— Каролинские попугаи. И попугай Доанов.
Хейворд и сама тщетно пыталась понять их связь с болезнью Одюбона.
— И что?
Пендергаст отпил кофе.
— Полагаю, мы имеем дело с необычным случаем Grippus avium.
— То есть? Птичий грипп?
— Такова, я думаю, болезнь, поразившая Одюбона, едва его не убившая и способствовавшая его творческому расцвету. Ее симптомы — сильный жар, головная боль, лихорадка, кашель — характерны для гриппа. Одюбон заразился, препарируя каролинского попугая.