Наваждение
Шрифт:
— Но потом вы рассказали Уиллу, что случилось с вами?
— Да. — Он покачал головой. — Мы оба были подавлены. Уилл никак не мог смириться, а у меня получилось. Забавно: он все время списывал у меня, а в конечном итоге стал почтенным гражданином. А посмотрите на меня. — Он вскинул руки вверх.
Майло сказал:
— Но это ты сейчас говоришь с нами, Брэдли. Ты хороший человек.
— Ну да, я святой, — скривился Майсонетте.
— Так что случилось с Туаном?
— Что случилось? Он уехал с Зинтом и не вернулся. Зашел в его фургон, и фургон уехал. Такого раньше не бывало. Обычно Зинт останавливался на тихой улочке и устраивал там гулянку, как будто фургон был его домом. У него там были всякие хозяйственные принадлежности — еда, выпивка, книги, игры, всякое такое дерьмо.
— В тот день Зинт нарушил свой же порядок и уехал?
— Да, и не спрашивайте меня куда. Я задаю себе этот вопрос шестнадцать лет!
Майсонетте вскочил, обежал комнату, забился в угол и так простоял некоторое время, а когда вернулся к столу, опустил голову и закрыл глаза. Губы его шевелились. Немного погодя стало слышно, что он говорит:
— В первый раз.
— Это был первый раз, когда Антуан сел в фургон? — спросил я.
Кивок. Волосы касаются стола.
— Туан ему не доверял. Он был умнее нас. Но в тот день… — Брэдли зажмурил глаза. — Господи, это так… — И схватился руками за голову.
Майло коснулся его плеча:
— Ты поступаешь правильно.
Майсонетте выпрямился и уставился во что-то, находящееся за сотни миль от него; впалые щеки дрожат, глаза — красные и мокрые.
— Туан сел в фургон, потому что мы ему сказали, что это круто. Зинт заплатил нам пятьдесят баксов, чтобы мы убедили Туана, что это круто. Уилл не хотел признаваться в том, что случилось с ним, я тоже. Мы сказали Туану, что все будет круто, и он вошел, и мы больше никогда его не видели, и теперь никто меня не простит…
Больной туберкулезом диабетик Говард Зинт заключил сделку с тюремным начальством: две дополнительные шоколадки в месяц и никакого дополнительного срока. А потом рассказал все без каких-либо эмоций.
Антуан Беверли сопротивлялся приставаниям Зинта, даже пытался выскочить из фургона. Тогда насильник ударил его по лицу, голова Антуана откинулась назад и ударилась о край недавно купленного Зинтом миниатюрного игрового автомата.
Зинт поехал к незастроенной территории к северу от нефтяных вышек и закопал мальчика в дюне на восточной стороне того места, которое сейчас называется «Зона отдыха Кеннета Хана».
Через шестнадцать лет он нарисовал карту.
Там в некоторых местах уже началось строительство, так что останки пришлось поискать. Кстати, вскрытие не обнаружило серьезной травмы головы, но отметило многочисленные переломы ребер: даже сидя за решеткой, мерзавец соврал еще раз, чтобы уменьшить свою вину. Поговаривали даже об отмене соглашения и привлечении его к суду за убийство, но Шарпа и Гордон Беверли сказали:
— Просто отдайте нам Антуана и оставьте нас в покое.
Похороны состоялись прекрасным осенним утром. Собралось около двух сотен друзей, родственников, доброжелателей, а также несколько политиков, журналистов и «общественников», жаждущих попасть в прессу.
Ни Брэдли Майсонетте, ни Уилсона Гуда найти не удалось. Гуд с Андреа, которые до этого жили в мотеле в Тарзане, забрали свою собачонку за день до того, как мы нашли Майсонетте, и отбыли в неизвестном направлении.
— Будем надеяться, — заметил по этому поводу Майло, — что там нет пирса.
После церемонии мы вслед за другими подошли, чтобы выразить свои соболезнования.
Гордон Беверли схватил наши руки, потянулся, вроде бы хотел нас обнять, но сдержался. Шарпа Беверли откинула свою вуаль. Ее лицо было как будто вырезано из красного дерева, глаза — ясные и сухие.
— Вы это сделали, лейтенант!
Она взяла лицо Майло в ладони и поцеловала в обе щеки. Затем опустила вуаль, отвернулась и стала ждать следующего человека в очереди.
ГЛАВА 39
Робин просидела всю ночь, но за шесть часов до прибытия заказчика мандолина была собрана и покрыта лаком.
Она завернула ее в зеленый бархат, принесла в столовую и положила на обеденный стол.
— Блеск! — похвалил я.
— Он только что звонил, точно приедет.
Робин приняла душ, вытерла мокрые кудри полотенцем, не стала краситься и надела коричневое платье до колен, которого я не видел уже несколько лет.
— Я знаю, — сказала она.
— Что знаешь?
— Не совсем то, что надела бы Одри.
Подергала себя за завиток.
Я сварил кофе.
— Без кофеина, верно? — спросила она.
Вместо ответа я попытался занять ее игрой в «Угадайку».
— На какой машине он приедет?
Я посмотрел нашего заказчика в Интернете, где у него была своя страничка. Тридцать три года, окончил Стэнфорд, холостяк, стоит примерно четыреста семьдесят пять миллионов долларов.
— Я думала, ты и это узнал из Сети, — сделала попытку улыбнуться Робин.
— Так на какой тачке?
— Кто знает?
— А ты знаешь, Бланш?
Наша любимица подняла голову и улыбнулась.
Робин сказала:
— Может быть все, что угодно, от одной крайности до другой.
— В смысле?
— «Феррари» или гибрид.
Я подумал: «бентли» или «фольксваген-фургон».
Запищала кофеварка. Я разлил кофе в две чашки. Робин отпила глоток и пробормотала:
— Я такая нюня. — Встала и раздвинула занавески в гостиной. Потом отметила: — Хороший день. Вполне можем подождать на свежем воздухе.