Наваждение
Шрифт:
— Я не об этом. — Дженнифер серьезно посмотрела на сестру. — Ты всегда все делаешь совершенно правильно. У тебя не бывает ошибок, и ты страшно огорчаешься, что мы, все остальные, не можем соответствовать твоим высоким требованиям… — Дженнифер робко улыбнулась. — Рядом с тобой чувствуешь себя какой-то дрянью.
Эвелин была поражена. Ее захлестнула обида. Неужели сестра действительно видит ее такой — сурово осуждающей, неумолимой и безапелляционной?
Она придвинулась поближе к Дженнифер.
— Дорогая, —
Дженнифер всхлипнула и с чувством сжала руку Эвелин.
— Об этом я и говорю, — с горечью сказала она. — Ты не можешь смириться с тем, что я делаю ошибки. Но я их делаю, Эвелин. И в том, что произошло, есть моя вина. Я не знала, что он женат, но я прекрасно знала, что он много старше. И знала, что не должна с ним спать. И не должна была влюбляться в него.
Эвелин попыталась успокоить сестру, но Дженнифер не хотела, чтобы ее прерывали.
— Знаешь, что для меня было тяжелее всего? Не то, что он женат. Хуже всего мне было тогда, когда пришлось рассказать обо всем тебе. Мне казалось, что я этого не вынесу. — Она коснулась шрама на своем запястье. — Вот почему я это сделала. Я поняла, что не смогу посмотреть тебе в глаза. Что ты будешь разочарована во мне. И никогда не сможешь меня понять.
Неужели это говорит ее сестра? Ведь Эвелин ни разу в жизни не осудила Дженнифер, она всегда пыталась помочь младшей сестре.
— Понимаешь, — продолжала Дженнифер, словно отвечая на мысленные возражения сестры, — ты никогда не была злой со мной. Просто после того, как ушел папа, ты учила меня быть сильной, чтобы никто не мог разбить мое сердце. Разве ты смогла бы понять, почему я оказалась такой дурой?
У Эвелин потекли слезы, вызванные безжалостным портретом, нарисованным Дженнифер. Она сказала ужасную правду.
Хотя она всегда поддерживала и утешала сестру, но никогда не понимала ее. Она самонадеянно считала себя сильной женщиной. Была самодовольной и вечно правой.
Какая глупая шутка! Эвелин действительно никогда не понимала, какой властью может обладать страсть, как заглушает она голос разума. Не представляла себе, как загораешься, когда тебя касается любимый мужчина и когда ты касаешься его…
До сегодняшнего дня.
Слезы заливали лицо Эвелин. Теперь она это знает. Теперь, как ее мать и сестра, она тоже полюбила. И, продолжая семейную традицию, полюбила неразумно, безнадежно. И совершенно неуправляемо. К тому же человека, похожего на ее отца. Волевого бизнесмена, который никогда не сможет по-настоящему полюбить ее. Они оба, ее отец и Квентин Блейн, любят власть и успех гораздо больше, чем могли бы полюбить женщину.
И тем не менее Эвелин понимала, что, даже если Квентин предложит ей одну-единственную ночь, она согласится. Не потому, что это
Когда-нибудь она расскажет об этом сестре и признается, что была не права. Но не теперь. Достаточно и того, что ей хватило мужества признаться в этом самой себе.
Эвелин наклонилась и поцеловала Дженнифер.
— Прости меня, — сказала она. — Я вела себя глупо.
— Нет, — покачала головой Дженнифер и обняла Эвелин за шею. — Ты самая лучшая на свете старшая сестра.
Эвелин прижала ее к себе, понимая, что на душе у нее появилась новая рана. Рана, с которой придется жить всю оставшуюся жизнь.
Она едва расслышала, как в замке повернулся ключ. Дверь открылась. Квентин поддерживал Конни под локоть, и на этот раз такая забота была нужна Конни по-настоящему: она казалась измученной и подавленной.
Наспех вытерев слезы и откашлявшись, Эвелин весело сказала:
— Привет! — Она обняла Конни. — Давай, я провожу тебя в твою комнату. Квентин, я…
Но закончить не успела. Зазвонил телефон, и Квентин поспешил снять трубку. Эвелин ждала, пока он закончит разговор, а Конни недовольно фыркнула:
— Вечно эти его дела. — Она опять злилась.
Когда Эвелин подошла и протянула руку, чтобы помочь ей дойти до спальни, Конни сердито оттолкнула ее.
— Я хочу побыть одна, — опираясь о стену, заявила она. — Приходи потом, ладно? — сказала Конни и вышла.
Эвелин решила, что Конни чересчур нервничает, но, вспомнив странные вопросы сестры, негромко, чтобы не услышал Квентин, спросила:
— Дженнифер, что происходит с Конни?
— Не знаю. — Дженнифер отвела взгляд. Она закусила губу, потом добавила: — Но… когда будешь говорить с Конни, вспомни о том, что я тебе сказала.
— Что именно?
— Ты меня поняла. О том, чтобы она не почувствовала себя дрянью.
Эвелин нахмурилась. Ей стало страшно. Похоже, дело не в том, что ребенок зачат до свадьбы. Не настолько уж Дженнифер наивная. Пусть в глазах Эвелин она по-прежнему ребенок, но сестра взрослая женщина, которая уже знает, что такое горе, и может отличить важное от пустяков.
Нет. Это явно не пустяки. Здесь что-то серьезное.
9
Когда десять минут спустя Эвелин постучалась и вошла в комнату Конни, та сидела на постели бледная, с трагическим выражением лица.
— Как ты себя чувствуешь? — Эвелин тепло обняла кузину и присела на край кровати. На самом деле ей больше всего на свете хотелось бежать из этой комнаты, подальше от взрывоопасных тайн Конни.
— Ужасно. — Глаза Конни были полны слез, которые стекали, смешиваясь с тушью, по нарумяненным щекам грязными ручейками. — Ой, Эвелин, я должна поговорить с тобой.