Навеки твой
Шрифт:
– В самом деле, Грегор, я не могу взять в толк, с чего это вы вскочили в седло и бросились спасать нас. С нами все в порядке. Мы только что говорили о том, как нам повезло найти такую уютную гостиницу во время этой ужасающей снежной бури. – Она посмотрела на Грегора, прищурив глаза. – Вы не находите, что погода для апреля месяца самая неподходящая?
Рейвенскрофт, видимо, не уловил обвиняющих ноток в ее голосе, потому что кивнул и азартно поддержал Венецию:
– Вот именно! Совершенно неподходящая, иначе я мог бы спланировать все
Грегор повнимательнее пригляделся ко взъерошенному облику Венеции и коротко бросил с явным неодобрением:
– Вот как?
Расшифровать этот короткий вопрос можно было только так: «Все это ложь, и вы это отлично знаете, дорогая». Но Венеция ответила твердым «да», ибо ей было невыносимо, что Грегор смотрит на нее и на Рейвенскрофта как на двух самых больших глупцов во всем мире.
Грегор всегда едко насмехался над теми, кого считал малодушными и слабовольными. Эти качества в людях он считал нестерпимыми. Он и Венеция нередко спорили об этом. Но в данный момент дела приняли иной оборот. Она видеть не могла насмешку в его глазах и твердо решила не показывать Грегору свою слабость – любой ценой! Хотя план Рейвенскрофта был явно обречен на неудачу и хотя сама она дошла до того, что жаждала избавления, Венеция не допускала и мысли, чтобы Грегор об этом догадался.
– Вы потратили немало времени на поездку, – заносчиво процедила она. – Сказать по правде, я не вполне понимаю, что вас так обеспокоило.
Грегор сбросил с плеч свое длинное пальто и швырнул его на кресло в углу комнаты.
– Ваш отец послал меня и просил, чтобы я как можно скорее вернулся домой вместе с вами.
– Начать с того, что это его ошибка! Ведь именно он уговорил Рейвенскрофта сопровождать меня.
– Не имеет значения, что сделал ваш отец! Это вы поступили на редкость безрассудно, только вы!
– Я не сделала ничего плохого! – вспыхнула Венеция.
– Нет, она… – заговорил было Рейвенскрофт, однако Грегор, не сводя глаз с Венеции, прервал его:
– Но ведь это вы добровольно сели в одну карету с незнакомым мужчиной. Не так ли?
– Но я знаю Рейвенскрофта!
Рейвенскрофт снова открыл рот, и снова Грегор не дал ему возможности заговорить.
– Вы едва его знаете!
– Знаю достаточно хорошо! – заявила Венеция с негодованием.
Рейвенскрофт уронил голову на руки.
– В таком случае расскажите мне о нем, – предложил Грегор. – О том, каковы его обстоятельства. О том, как случилось, что ваша карета опрокинулась на северной дороге.
Венеция взглянула на Рейвенскрофта, но тот даже не поднял голову. Она глубоко вздохнула.
– Я не обязана объяснять свои поступки ни вам, ни кому бы то ни было: Рейвенскрофт – порядочный молодой человек… э-э… пользуется уважением, – сказала она, стараясь не вспоминать, что всего десять минут назад желала, чтобы он оказался в самой глубине самого большого сугроба. –
Брови Грегора снова взлетели вверх.
– Если не считать того, что он похитил вас…
– Я собирался жениться на ней! – завопил Рейвенскрофт, но на него никто не обратил внимания.
– Лгал вам, – продолжил Грегор.
– Я сказал ей правду, как только мы приехали сюда!
– И удерживал вас насильно, пока…
– Я не удерживал! – выкрикнул Рейвенскрофт с такой силой, что его физиономия сделалась такой же красной, как его жилет. – Если бы не метель, мы сейчас уже были бы повенчаны и направлялись на континент.
Венеция открыла рот и тут же закрыла. Только через секунду она обрела дар речи, но скорее взвизгнула, чем произнесла:
– Континент?
Грегор с усмешкой заметил:
– Я считал, что вы знали намерения… гм… джентльмена.
Венеция проигнорировала это замечание.
– Рейвенскрофт, что это за чушь насчет континента?
Прежде чем ответить, Рейвенскрофт обиженно посмотрел на Грегора:
– Я хотел вам рассказать, но не знал, когда лучше это сделать. Быть может, стоило подождать до тех пор, пока…
– О, ради любви к великому Зевсу, поведайте об этом прямо сейчас, – нетерпеливо предложил Гpeгop. – Объясните, с чего это вы решили отправиться на континент сразу после вашей неожиданной свадьбы.
– На это есть много причин.
– Назовите хоть одну.
– Я люблю Италию.
Грегор, скрестив сильные руки на широкой груди, обхватил ладонями мощные плечи. Рядом с ним Рейвенскрофт казался еще более моложавым и тщедушным, чем обычно.
– Рейвенскрофт, – заговорила Венеция, – при чем тут континент? Уж не хотите ли вы просто сбежать, потому что у вас долги?
– Нет! Разумеется, нет!
– Это, я полагаю, похуже, чем всего лишь долги, – сказал Грегор.
Рейвенскрофт вспыхнул.
– Послушайте, Маклейн, – напыжившись, обратился он к Грегору. – Милорд, я понимаю, что вы не имели намерения оскорбить меня, но…
– Уймитесь вы, щенок несчастный! Само собой, у меня есть такое намерение.
– Вы намерены оскорбить меня? – помолчав, спросил Рейвенскрофт.
– Да. Я нахожу ваше общество невыносимо скучным, а ваше поведение по отношению к мисс Оугилви своекорыстным. И потому не считаю нужным говорить и обращаться с вами уважительно.
Рейвенскрофт мгновенно сник и понурился так, словно кости у него размякли и не могли удерживать плоть.
– О, понятно, – прошелестел он. Венеция топнула ногой.
– Рейвенскрофт, не позволяйте Грегору обращаться с вами подобным образом!
Щеки у молодого лорда побагровели.
– Ничего, я ему не позволяю. Я только стараюсь понять, вот и все.
– Но ведь он оскорбляет вас! Я бы на вашем месте пришла в ярость.
В низком, глубоком голосе Грегора прозвучала смешливая нота, когда он произнес: