Навеки твой
Шрифт:
Резкий звонок с урока, от которого я всегда вздрагивала, окончательно привел ее в чувство. Неожиданно ловко собрав продукты, она бросилась к лестнице, я едва поспевала за ней.
– У детей сейчас завтрак, я не могу пойти с вами, – кричала я ей в ухо, пытаясь заглушить рев проснувшейся школы. – Я прибегу, как только начнется урок.
Ей было не до меня. Сейчас я принадлежала к тому враждебному миру, где затерялся ее ребенок, и она шла напролом, сбивая чужих детей, которые тоже больше не существовали. Я отстала и несколько секунд постояла на лестнице, пытаясь справиться с собой. Стекло рухнуло, и
Наверное, что-то происходило и с моим лицом: директор, поднимавшаяся в этот момент по лестнице, остановилась возле меня и требовательно спросила, что произошло. Не помню, какие слова я нашла в те минуты, когда необходимость держаться перед Алешкиной матерью отпустила меня, и я начала проваливаться в собственное отчаяние.
Но слова явно были не теми – полное, холодное лицо директора даже не дрогнуло.
– Ну, и чего ты ревешь?
«Я реву?!»
– Он в школу приходил? Ты его видела? Нет. Значит, никакой ответственности не несешь. Чего панику развела?
Мне пришлось даже слегка тряхнуть головой, чтобы смысл услышанного дошел до нужного центра. Я всегда с трудом ее понимала.
– При чем здесь ответственность? Он же пропал! Алешка Романов!
– Опять двадцать пять! Он же не из школы пропал. Надо было мамочке провожать его и сдавать с рук на руки, раз он такой… Теперь пусть милиция ищет, мы-то при чем? Давай, бери себя в руки, у тебя дети вон уже сами в столовую построились. Здравствуйте… Здравствуйте…
Я боялась обернуться ей вслед, потому что внезапно поняла, что же именно мне мучительно хотелось вспомнить, когда передо мной появлялась наша опытная, энергичная, лучшая из лучших директор. Это была фраза из Моэма, те самые слова, которые Джулии говорит ее сын. О том, как ему страшно войти в комнату, если он знает, что мать там одна. Вдруг там не окажется никого… Это ощущение охватывало и меня каждый раз, когда я встречалась с этой красивой, дородной женщиной, слишком откровенно пахнущей дорогими духами. С женщиной, ни разу не поинтересовавшейся здоровьем моей матери.
Отработанным движением я нащупала чью-то руку, и за мной потянулся коротенький строй. Каждая ступенька опускала в бездну отчаяния: я опять ничего не могу сделать… Среди столовских паров, исходящих от размякшей жареной рыбы и комковатого пюре, меня охватила тошнота, но я упрямо продолжала пихать в себя завтрак. Картошка оказалась, как обычно, сладковатой, будто кто-то вечно путал баночки с солью и сахаром, а рыба скользила по тарелке, словно ее только вытащили из воды. Дети украдкой поглядывали на меня и переговаривались шепотом.
Собирая грязную посуду, дежурная ахнула:
– А вон опять Алешкина мама!
Я вскочила, едва не опрокинув стул (кто-то подхватил его сзади), и увидела, как Романова пытается пробраться к нам – красная, запыхавшаяся, все с теми же перегруженными сумками в руках.
– Он дома, дома! – закричала она, пробиваясь сквозь поток школьников. – Вы были правы, он побоялся позвать отца в школу и решил прогулять. А когда мы утром спускались, он помчался вперед и спрятался под ступеньками. Вы же знаете, какая темень у нас в подъездах! Я и не заметила, решила, что Алешка уже убежал в школу. Здесь же всего два шага… А он преспокойненько вернулся домой и просидел целый день у телевизора.
Я испугалась, что сейчас расплачусь:
– Слава богу! Так вы уже из дома? А почему с сумками?
– Да… В самом деле, почему я не оставила их дома? – озадаченно пробормотала Романова и счастливо рассмеялась.
Если не вычесывать кошку, она может наглотаться собственной шерсти до того, что в животе у нее образуется плотный комок. И тогда необходима операция, иначе животное может погибнуть.
Почему-то именно вычесывать Принцессу я постоянно забывала, и когда внезапно спохватывалась, то с ужасом представляла, как легко могу стать причиной гибели своей любимицы. Тут же хватала железный гребень (пластмассовый электризуется о шерсть), ловила кошку и, вопреки ее желанию, проводила процедуру. Но после этого мое чувство ответственности опять надолго засыпало.
После обеда на пластиковом подносе остались две, даже на вид теплые, булочки. Алешки не было, а я не смогла съесть свою. Долго посматривала на них, прежде чем решилась что-то забрать из столовой. Мама никогда не позволяла этого. Обернутые тонкой бумагой, булочки грели руки – зимой в школе всегда было холодно. Слесарь то и дело врывался во время урока в класс и с озабоченным видом ощупывал батареи, но эти настойчивые манипуляции их не согревали. К счастью, дети за урок едва успевали остыть от перемены. Оставалось завидовать их природному умению согреваться, а самой кутаться в подаренную гардеробщицей шаль.
Потом, так и не преодолев внутреннюю дрожь, было зябко возвращаться домой посуровевшей улицей, еще не оживленной, не освещенной разноцветными фонарями. Булочки уже не сочились теплом, хотя я несла их под пальто, осторожно, как новорожденных котят, прижимая к телу.
Еще на лестничной площадке, задержав ключ у замочной скважины, я услышала голос Лэрис, выкрикивавшей ругательства. Было странно слышать такие слова из-за нашей двери, будто в опустевшую квартиру вселился злой дух и буйствует на свободе. Каждый из соседей наверняка уже приложил ухо к отсыревшей за зиму двери, чтоб было о чем поговорить за ужином.
Тихонечко, боясь угодить в поток раскаленной лавы, я проскользнула внутрь, разделась и, прихватив остывшие булочки, на цыпочках прошла в комнату. Хотя Лэрис металась, заполняя все небольшое пространство, первым я увидела посвежевшее лицо Глеба, откровенно любующегося неукротимостью стихии с дивана, как со спасательной лодки. Не замечая меня, Лэрис со всей силы припечатала подоконник и чуть ли не зарычала. Мне в голову не пришло ничего более умного, чем сказать:
– Привет! Я вижу, вы тут не скучаете.
– О! – радостно воскликнул Глеб и энергичными знаками принялся заманивать меня на диван. – Скорее, пока тебя не затоптали! Перебежками, я прикрою! Что это у тебя?
Он бесцеремонно отобрал у меня пакетик с булочками и, развернув, издал восторженный вопль.
– Лэрис, продолжай, прошу тебя! А мы пока перекусим. Выспался я на славу, теперь хочется хлеба и зрелищ.
Вторая булочка предназначалась для Лэрис, но у меня вдруг проснулся такой аппетит, что я не смогла отказаться.
– Что происходит? – поинтересовалась я и с удовольствием надкусила сладкую сдобу.