Навигаторы. Кадет
Шрифт:
Зал всё ещё молчал. Мы бились в тишине, которую нарушал только звон клинков и наши вскрики на выдохе во время ударов.
Казалось, мы бились уже несколько часов, а бой всё продолжался. Я перестал считать порезы. Белый песок под ногами стал розовым от нашей крови, но, раз не звучал гонг, значит, до пятнадцати ещё не добрались. Силы уже таяли, и я видел, что Нарсго держится только на упрямстве. Впрочем, он видел, что и я понемногу сдаю. Прыжок его не был внезапным, он разбегался тяжело, но попытался вложить все силы в этот удар: подпрыгнул, махнул клинками, а я сделал ему навстречу колесо на руке, с которой стекала кровь. Его клинок прошёлся рядом с кончиком моего носа. Нарсго, вложивший остатки
— Люблю симметрию.
Нарсго стал медленно заваливаться на песок.
Мне тоже было тяжело стоять, под ногами у себя я рассмотрел сквозь полузакрытые веки натёкшую лужу крови. Но я понимал: если сейчас упаду — будет ничья. Нужно стоять. Держаться. Всё труднее мне было держать глаза открытыми.
Толпа зрителей, казалось, ожила: люди открывали рты и, должно быть, кричали, но я ничего не слышал. В голове стоял шум. Я вдруг подумал, что из-за него я не смогу услышать гонг. Мысли лениво текли в моей голове, становясь всё короче. Очень хотелось закрыть глаза. С трудом я перевёл свой взгляд на гонг. Рефери невообразимо медленно поднял ритуальный молоток. Звука не было, но я видел, как молоток коснулся медного диска, и в этот момент из меня будто бы достали все кости. Последнее, что я запомнил перед тем, как сознание покинуло меня, это то, как ко мне неслись Дэн и Квардиго.
Я вернулся в действительность — в мастерскую господина Борвика. Руки сами наносили специальный клей на кич для закрепления камня перед огранкой. Я снова погрузился в мысли, теперь о настоящем.
Последний учебный семестр сюрпризов, конечно, не преподнёс. Как только нам поставили отметки по общей терапевтической практике в диплом, я перестал дежурить в клинике. Пришло время уступить дорогу новичкам.
Кларенисса уже несколько месяцев служила на одном из маяков. Я был удивлён, когда она зашла в общежитие попрощаться.
— Я сегодня улетаю на маяк, — сказала она, глядя мне в глаза..
— Лёгкой службы, — пожелал я.
— И это всё? — она почему-то разозлилась. — Никаких «Возвращайся быстрее, я буду скучать?!»
Я удивлённо посмотрел на неё. Она же сама ограничила наши отношения только сексом. Я даже не знал, кто её друзья, из какой она семьи…
Дева, видимо, увидев недоумение на моем лице, стремительно развернулась, так что волосы её разметались в воздухе, и, хлопнув дверью, ушла.
Лекций на последнем курсе практически не было. Сплошные практикумы. Практикум по нейрохирургии, практикум по выращиванию органов распространённых рас (последнее было специализацией Катениль, но, какое счастье, что не она вела этот предмет у нашей группы), практикум по вождению катера. Сейчас мы действительно пилотировали настоящие катера, а не тренажёры. Для этих практик компания «Крылья» предоставила свою продукцию нашему университету. Смешно. Я готов был отрезать свои волосы и проколоть ухо, если бы оказалось, что ректор университета не приплёл сюда каким-то образом меня.
Кабины реальных катеров ничем не отличались от кабин тренажёров. Кабины тренажёров были с полным погружением: мы ощущали весь спектр перегрузок, эмоций и некоторые болевые ощущения. Неприятно чувствовать, как крошатся кости. Пусть боль была и сильно преуменьшенной, но даже этого хватало, чтобы мы были внимательнее на манёврах.
— Это вас простимулирует, — насмехался над нами преподаватель. От его улыбки мы больше не шарахались.
Теперь на практикуме по вождению катера мы летали на них и в атмосфере, и в космосе. Работа на маяках всегда была сопряжена с опасностью, иногда у смотрителей не получалось отсидеться на станции, приходилось отбиваться от пиратов.
Ещё наш курс в течение двух месяцев по пять часов в день дежурил в центральном космопорту Элеи в качестве врачей-травматологов.
Для тех, у кого была возможность, телепортировались с орбиты в специальные центры, но не все любили этот способ передвижения, а кто-то и просто не мог его себе позволить. Телепортационное оборудование было дорогим и, кроме покупки, ещё требовало установки и наладки, а стоимость последней иногда была соразмерна стоимости самого оборудования. Ещё бы, неправильно настроенная телепортационная кабина могла вас разобрать на атомы и собрать, скажем, не совсем в том порядке, как было до этого. Нет, элефином по крови вы остались бы, но вот по внешнему виду — вряд ли.
Пока я работал в космопорту, мой словарный запас обогатился таким количеством ругательств, что «Дранкз волумский» теперь казалось самым безобидным. А ещё я понял, для чего по космопортовому району постоянно курсировали на флаэрах представители правопорядка Элеи. Хотя этого порядка в этом пространстве отродясь не бывало. Многочисленные иномирцы прилетали на планету, улетали с неё. Одни оставались на Элее на несколько дней, другие только ждали следующего рейса или разгрузки-погрузки товаров. Ни один бар, ни одно кафе не пустовали в этой особой зоне. Ну и работа припортовой клиники никогда не прекращалась.
Каких только травм мы не насмотрелись за эти два месяца: ножевые, черепно-мозговые, переломы, вывихи и растяжения, отравления и даже утопления. Некоторые травмы приходилось лечить старинными способами, так как иномирец или отказывался ложиться в амниотическую капсулу, или просто не мог заплатить за такое высокотехнологичное лечение.
Иногда и на самих врачей пытались напасть пациенты. Никогда не забуду, как худенькая элефина с нашего потока прошипела пьяному, избитому даримцу, который, несмотря на то, что был сильно потрёпан, успел её несколько раз облапать:
— Ещё раз меня заденешь, я вколю тебе паралитик. Двигаться не сможешь, но чувствовать будешь всё. И тогда я обработаю твои раны, отключив на запаивателе режим параллельного обезболивания.
До помутнённого алкоголем сознания вроде бы дошло, что не стоит дальше сердить и так разъярённого медика.
Как-то я и сам чуть не стал жертвой нападения. Привезли наркомана-терианина, у которого имелись следы нападения хищного животного. Думать о том, где они встретились в районе, прилегающем к космическому порту, мне не хотелось. Я стал вводить первичные данные о пациенте, предложив тому расположиться на кушетке. Лёгкое движение воздуха — и я крутанулся с мечами, выставив блок на удар деревянной табуреткой, а наркоман во время удара косившийся на шкафчик с медикаментами, ойкнул. Молча, используя «мельницу», я покрошил табуретку в щепки спросил:
— Сам ляжешь на кушетку?
Терианиан, смотревший на меня широко распахнутыми всеми пятнадцатью глазами, кивнул. То, что он в шоке от медицинского персонала, выдавал его гребень — он стоял дыбом. Тем не менее дебошир улёгся на кушетку.
— Вот и славно, — фыркнул я, мысленно благодаря Катениль, которая предупредила меня о том, какой беспокойной может быть практика в порту.
Теперь я понимал, почему большая часть травматологов — огромные, накаченные, хмурые элефины. Станешь таким, если захочешь выжить.