Шрифт:
Глава 1
Микаэлла
– Тыссс!!! Тыссс долженссс мнессс двесстиссс кредитовссс!!!
– Выкуси, шепелявый урод! Я честно выиграл у тебя эти кредиты! – прокричала я, вскакивая из-за оклоса – восьмиугольного стола, какие используют в подпольных игровых домах Хейраны.
Некоторые инопланетчики произносят название этого мира на странный манер – Эйрана. Именно так, без первой «Х». Но это неправильно, и хейры могут оставить без руки или даже без головы за такое искажение названия родного мира. Хейры – существа, совершенно непохожие на гуманоидов, с длинным гибким телом, покрытым серой кожей и овальной головой, вытянутой горизонтально. У них два глаза и узкая щель рта, которая при необходимости широко открывается, обнажая тонкие острые зубы. Такой рот запросто может откусить мою голову. Конечностей у них шесть, и пользуются хейры ими и как руками, и как ногами – могут очень быстро бегать на них, если нужно, а могут стрелять с их помощью из бластера.
Хейры просто безумно азартны, они обожают играть в карты. Если в каком-нибудь уголке Вселенной появляется карточная игра, можете быть уверены – её придумали хейры. Для удовлетворения азарта хейров на планете существуют официальные игорные дома. Обычно они убыточны, и их существование поддерживает правительство Хейраны. Оно же строго контролирует их количество. Для правительства не секрет, что на планете есть и подпольные игорные дома. Они очень быстро открываются и так же быстро закрываются. Иногда местные органы правопорядка проводят рейды, особенно по тем подпольным игровым домам, хозяева которых забывают делиться. Заработать хотят все, пусть и не очень легально. Если бы я сегодня пошла в своего рода государственный игорный дом, то оставила бы семьдесят процентов выигрыша на планете в виде разнообразных налогов. Например, пятьдесят семь процентов идёт на… закрытие подпольных игорных домов. Два процента – на лечение обезумевших от азарта хейров. Ещё полтора – на страховку игрока: вдруг что-то пойдёт не так за игорным столом. Четыре процента – на поддержание семей хейров, оставшихся без работы из-за закрытия подпольного игорного дома…
И сейчас эта отрыжка флюбунта, как выражался некогда дед, пытался схватить меня за край куртки. А всё потому, что я почти честно обыграла его в карты. Почему почти? Ну так этот картёжник, думая о том, как ему повезло с простачком-соперником, положил вышедшие из игры карты себе в раздачу. Ха! Нашёл дурочку! У меня отличная память, и я запомнила, что красный квазар, чёрный крест и чёрный навигатор ушли в биту. А ранее в биту ушли искрящийся цветок, который может бить любые карты, и искрящийся коготь – самая младшая козырная карта, которая, хоть и козырь, может бить не все масти. И этот дранкз волумский, чтобы это не значило (так ругался дед), вдруг мой замечательный третий дом сверхновой, состоящий из чёрного, жёлтого и синего квазаров, бьёт искрящимся цветком и красным квазаром – теми картами, которые вроде бы вышли из игры пятнадцать минут назад. Ну и всё, руки у меня развязаны. А я-то ведь по-честному хотела обыграть этого недалёкого аборигена. Пришлось выиграть у этого наглого хейра, подсунув, как и он мне, карты из биты. Банальная ловкость рук. Если бы он не использовал нечестный приём, я бы тоже играла честно. Наверное. Проделывать фокусы с картами и с другими предметами я уже давно научилась, спасибо ненавистному Исхрану…
Маяк десять тысяч семьсот три уже не одну сотню лет не приносит доход. Мы просто выродились! Я, Микаэлла нье? Риолин, последняя в нашем роду и последний представитель некогда могущественной цивилизации навигаторов. Эта почти не функционирующая космическая станция – единственный мой дом. И я поддерживаю его всеми силами. Эти выигранные двести кредитов обеспечат мне запасные части для катера, и я смогу купить кормосмеси – правда, довольно низкого качества – для пищевого синтезатора. Это моя еда на следующие два месяца.
Короткими перебежками, держа в руке кредиты и уклоняясь от выстрелов парализатора убогого хейра, я неслась к своему катеру, припаркованному в пяти кварталах отсюда. Как только заберусь в свой катер, думала я, этот абориген сможет обломать зубы о его борта, но до меня уже не доберётся. Но эта отрыжка флюбунта всё-таки достал меня. Это произошло, когда я уже хлопнула по кнопке закрытия двери. Она закрылась, а я упала на спину, больно ударившись головой о металлической пол, и задёргалась от успевшего угодить в меня заряда парализатора. Пройдёт часа три, прежде чем я смогу подняться, сесть за штурвал и открыть червоточину домой. По еле дрожащему полу под спиной я поняла: искин маяка, Исхран, управляющий катером, уже доставил меня на орбиту Хейраны. Из глаз покатились жгучие слёзы. Как же я устала от этой бесконечной гонки на выживание! Ненавижу свою жизнь, ненавижу маяк, ненавижу искина, ненавижу навигаторов, ненавижу Точку начала! Ненавижу! Ненавижу!
Я не всегда испытывала эту ненависть.
Десять лет назад, когда мне было пять лет, наш маяк остался единственным во Вселенной, мои родители улетели на помощь обороняющемуся маяку дедушки и бабушки по маминой линии. Обратно не вернулся никто. Мой второй дедушка был тогда уже очень стар. Он не мог, как раньше, держать сразу восемь червоточин – и ни к чему были эти умения, – не мог часто спускаться на планеты, чтобы приобрести для нашей маленькой семьи необходимые для жизни товары, медикаменты, кормосмесь для пищевого синтезатора. Постепенно мы тратили и без того скудные сбережения семьи Риолин. Мы нуждались в картриджах для установок по выработке и очистке воздуха и воды, но они стоили страшно дорого. Хотя этих картриджей хватало на несколько лет, всё же их ресурс истощался. Дед мог часами до хрипоты спорить с искином маяка о достоинствах и недостатках картриджа для очистки воды fml12-k, но не мог купить его из-за дороговизны. Нам постоянно приходилось везде и во всём экономить. Уже давно у нас остался единственный бот-ремонтник: его из других сломанных ботов кое-как, слушая подсказки Исхрана, смотря старые головидео и матерясь, собрал дед. Точно также ремонтировалась единственная на маяке амниотическая капсула, которой без острой нужды мы старались не пользоваться.
Лет до восьми я воспринимала свою жизнь как данность. Вот есть любящий дед, вот родовая станция, на которой жили все наши предки многие тысячи лет, вот отсеки, в которые никогда нельзя входить, вот Исхран – искусственный хранитель станции, проще говоря – искин, вот редкие спуски на планеты к совершенно потрясающим существам. Какие-то из них были цветными, ярко переливающимися, какие-то трехголовыми и многощульпацевыми, а какие-то такими же, как мы – гуманоидами.
По вечерам дед пел мне колыбельную:
Засыпай, моя крошка, скорей закрывай глаза,
Баю-бай, баю-бай, за окошком чернеет мгла.
Засыпай, моё солнце, ведь если не будешь спать,
Точка начала велит тебя наказать.
Баю-бай, моё солнышко, баюшки, баю-бай,
Глазоньки, крошка, скоренько закрывай.
Космос холодный кошмары наслать велит
Маленьким вигам, кто в полночь ещё не спит.
Спи, моя крошка, пусть новая колыбель
В сны о грядущем откроет бесшумно дверь.
Баю-бай, моё солнышко, спи и пускай твой сон
Откроет секрет, кто с любовью к тебе рождён.
Засыпай, моя крошка, скорей закрывай глаза,
И Точка начала не тронет тогда тебя.
Сон принесёт лишь покой и тепло любви.
Спи, моё солнышко, спи, крепко-крепко спи.
Когда мне исполнилось восемь, дед притащил из нижнего, чудом уцелевшего отсека необычный деревянный стол.
– Парта! – гордо назвал он этот странный предмет мебели. – Когда мне столько же, сколько тебе, я сам сидел за ней.
Мебель походила на стол с наклонной столешницей, ножки плавно переходили в нижней части в скамейку. Чудно! Я наклонилась и посмотрела внутрь этой парты. В глаза бросилась накарябанная надпись.
– Ненавижу астрофизику, – громко прочитала я, а дед даже встал на четвереньки и заглянул под парту вместе со мной. Мой взгляд переместился дальше, почти в самый тёмный угол под столешницей. Я различила там какие-то буквы. Включила фонарик на своём примитивном коммуникаторе и снова прочитала написанное: