Навсегда(Роман)
Шрифт:
Задним ходом он въехал за будку к высокому штабелю бревен, на который показал заведующий.
— Почему мотор не выключаешь? — спросил Юлюс.
— Давайте не разговаривайте! — окрысился водитель. — Мотор! Да если его заглушить, может, больше и не заведешь…
Заведующий сделал знак Юлюсу, и они вдвоем с лихорадочной быстротой начали разбирать штабель. Ляонас и водитель сунулись было помочь, но их отогнали.
— Не подходите. Ничего не трогайте…
Минуту они смотрели, как те двое работают, точно на пожаре. Аляна спросила:
— Может
— Конечно, отдай, пусть убирается поскорее, — тяжело дыша, проговорил заведующий. И, увидев, что она повернулась, чтобы уйти, крикнул — Да прикрой хоть одну половинку ворот и подопри поленом, чтоб кто-нибудь с ходу не въехал!
Аляна сделала, как он просил, и пошла к рынку. Хозяин сидел на корточках, прислонившись к забору, рядом с бидоном. Вид у него был такой, что он сидит здесь уже не первый день и приготовился сидеть еще неделю. Аляне пришлось его слегка встряхнуть за плечо, чтоб он поскорее понял, в чем дело. Спотыкаясь и цепляясь своим гремящим бидоном за углы, он суетливо поспешил за Аляной, испуганный и не верящий своему счастью.
Только когда она вывела ему на улицу лошадь, а Ляонас, следом за ней, вторую и он, привязав повод второй лошади к задку телеги, влез на свое место, сжимая в руке выписанные по форме квитанции о сдаче дров, — он почувствовал, что жизнь к нему возвращается. Он чуть было не сказал, что согласен еще подождать, если надо, но Ляонас уже дернул вожжи, безжизненно повисшие в руках у хозяина, лошадь потянула, и телеги поехали вдоль улицы, с каждым шагом удаляясь от склада, от опасностей, обратно к хуторку, к родному дому, к картофельному полю и полоске ячменя, к яблоням и огороду — ко всему, с чем хозяин в душе чуть было уже не простился.
Глава четвертая
Когда верхние ряды бревен были разобраны, Юлюс принес из конторы большие ржавые ножницы. Он стал на колени, потом лег на живот и осторожно, стараясь не сдвинуть ни одно полено, пополз вперед.
Заведующий, нагнувшись, напряженно следил за каждым его движением. Ляонас и водитель стояли за его спиной.
— Да отойдите вы отсюда подальше! Что вы мне в затылок дышите! — не оборачиваясь, раздраженно прикрикнул на них заведующий.
— А сам? — хмуро сказал водитель. — Как будто это поможет, если на десять шагов отойти…
Юлюс просунул руку с ножницами далеко в щель между бревнами. Ножницы лязгнули, перекусив проволочку.
— Раз! — сказал заведующий.
Юлюс полежал минуту, по-прежнему вглядываясь куда-то в глубь штабеля, затем уверенно протянул руку, ножницы снова лязгнули, заведующий сказал: «Два!» — и ножницы лязгнули еще раз.
Юлюс поднялся, стряхивая мусор со своих заплат на коленях.
— Здорово! — с уважением сказал Ляонас. — Заминировано? Это по-хозяйски!
— А ты как думал? — повеселевшим голосом откликнулся заведующий. — Теперь беритесь разом, поживей.
Они
— Хватит, — сказал наконец заведующий. — Тут осталось еще на одну машину, неполную. Нужно ведь сверху место для дров оставить.
Поверх тяжелых ящиков с ручными гранатами они уложили два ряда длинных поленьев.
— Ну… — сказал водитель, и вдруг лицо у него так потемнело, что Юлюс спросил:
— Что с тобой? — и испуганно оглянулся.
— Так и есть. Сел аккумулятор! Все-таки сел, проклятый!
Он бросился в кабину, вытащил заводную ручку, сунул ее Юлюсу, а сам схватился обеими руками за баранку и, полуоткрыв рот, приготовился слушать, заработает ли мотор.
Юлюс крутнул раз, другой, третий, потом стал крутить отчаянно, исступленно, что было сил. Раза два мотор дал вспышку, точно попытался ожить, но не смог.
— Пусти-ка меня! — сказал Ляонас.
Он взялся за ручку, широко расставив ноги, навалился, потом рванул кверху и все повторил сначала. В моторе слышался тяжелый сосущий звук. Гремела железная ручка, с хрипом дышал Ляонас. И вдруг все звуки заглушил живой, веселый рокот мотора.
Аляна и Ляонас вскарабкались в кузов и легли, накрывшись грязным брезентом. Юлюс открыл ворота.
— До завтра, — сказал заведующий.
На узеньких городских улицах было пустынно. Только с рыночной площади, гремя по булыжнику, одна за другой выезжали пустые телеги крестьян, спешивших засветло добраться до дому, потому что с наступлением темноты всякое движение было воспрещено.
Полулежа на корявых березовых стволах, Аляна, приоткрыв край брезента, видела только вторые этажи домов, мимо которых они проезжали.
Внезапно машина затормозила и остановилась. Совсем рядом послышался топот приближающейся колонны. Надрывно проорал какую-то немецкую команду срывающийся голос, и шаги стали удаляться; видимо, колонна заворачивала за угол.
Кто-то заговорил с водителем, и тот ответил лениво и ворчливо, как человек, занятый повседневным, надоевшим делом.
Наконец машина снова тронулась, сделала еще один поворот и стала прибавлять и прибавлять ходу. Через минуту они шли уже на такой скорости, что грузовик мотало из стороны в сторону. Аляне в бок впивался короткий сучок, но она чувствовала лишь одно, главное: машина мчится.
Скоро она услышала запах полевых трав. Большой одинокий дуб мелькнул и остался позади, и теперь перед глазами было только небо. Не сбавляя скорости, машина съехала по какому-то спуску, на полном газу вылетела на подъем, и тут шум мотора стал утихать. Грузовик катился некоторое время по инерции и, заскрипев тормозами, стал.
В наступившей тишине было слышно, как стрекочут в полях кузнечики и шумит, налетая порывами, легкий ветерок.
— Живы? — спросил водитель, вылезая на землю.