Навстречу судьбе
Шрифт:
Теперь я понял, что в этом мире ничего случайного не происходит. Все идет закономерным путем.
В 1978 году Федор Григорьевич покупает дом, как он выражался, «завалюху» у себя на родине, в Лысковском районе, в деревне Кругловка.
В 1979 году осенью приезжает в Горький и посещает нашу поэтическую секцию в Доме ученых, которую вел поэт Виктор Кумакшев. Все, конечно, были тогда на седьмом небе, что нас навестил такой популярный поэт — Федор Сухов. Занятие наше затянулось. Разошлись поздно. И получилось так, что домой мы пошли с ним в одном направлении. Улицей имени Свердлова, ныне Большой Покровской. Погода стояла теплая. Как сейчас помню, на темно-синем небе, между редких облаков, шевелились, как живые, звезды.
В сером костюме, удивленно
Я был очень обрадован, когда узнал, что он также горячо любит поэзию Есенина. И мы почти всю дорогу говорили о нем и его отношении к Богу. Я спросил Федора Григорьевича: «Что означает в Вашем понимании Бог?». Первый раз он мне объяснил так: «Бог — это люди! Это сам народ!». «А кто же тогда дьявол? Тоже люди?» — вырвалось у меня. Федор Григорьевич на это ничего не ответил. Промолчал. В другой раз он выразил свою мысль по-иному: «Религия — это создание народа, это самое высшее создание человеческого гения. Это наши Толстой и Достоевский. Только она — религия — как мировоззрение сможет привести наш земной хаос к гармонии».
Тут я прочитал есенинские строки:
… Стыдно мне, что я в Бога верил. Горько мне, что не верю теперь.Сухов с задумчивостью проговорил: «Может быть, так трагично и кончилась его жизнь, что он отошел от Бога».
Я сказал Федору Григорьевичу, что трижды посещал родину С.А. Есенина, село Константиново Рязанской области. Застал в живых сестер поэта Шуру и Катю.
Помню, мы с Суховым подошли к памятнику М. Горькому. Федор Григорьевич остановился. Я ему тогда сказал: «Федор Григорьевич, поехали ко мне ночевать!». Он мне ответил: «Я уже договорился с Борисом Пильником. Он меня сейчас ждет». Борис Ефремович жил недалеко от памятника А.М. Горькому. «Ну что ж, — проговорил я. — рад был с Вами встретиться и поговорить». Сухов подошел поближе к электрическому фонарю, написал на клочке бумаги свой адрес и дал мне. Улыбаясь, сказал: «Приезжайте, пожалуйста, ко мне, я всегда рад гостям».
Работа и другие обстоятельства крепко связывали меня по рукам и ногам и мешали заниматься любимым делом. И все-таки я стихи хоть изредка, но писал. Прошло много лет. Около десяти, примерно. И вот как-то я увидел в одной из телепередач маститого поэта Михаила Дудина. Он читал стихи. Они меня тронули. Я написал ему письмо, могу ли я ему выслать свои стихи для оценки. Ответа я, конечно, от него не ожидал. Но он быстро откликнулся. Письмо было коротким. Как записка: «Уважаемый Евгений Павлович, у вас в Горьком есть замечательный поэт — Федор Григорьевич Сухов. Со своими стихами и обратитесь к нему. Я уверен, он Вам поможет».
Я вспомнил, что около десяти лет назад Федор Григорьевич меня приглашал к себе в гости. И не откладывая ни дня, собрался и поехал к нему, прихватив с собой десятка два стихотворений.
Хочу сказать, что ту записку, которую мне прислал Михаил Дудин, у меня потом, после смерти поэта Сухова, попросил племянник Федора Григорьевича Сухова. Между прочим, племянника тоже зовут Федором и фамилия ему Сухов. Только отчество другое. Суховский племянник у меня и тетрадь взял, в которую я заносил слова Федора Сухова. Записывал, что мне было интересно. Писал коротко. Много слов непонятных. Сказал племяннику: «Ты же здесь не поймешь ничего!». Он все равно взял.
Да. Я не сказал, как я съездил тогда в Красный Оселок. Был май, 1988 год. На
Что характерно, Сухов родился и рос на крутой и высокой горе, с которой видна Волга, а Сергей Есенин — на такой же высокой горе, где видна Ока. Когда я нахожусь в Красном Оселке и с горы смотрю на Волгу, я всегда вспоминаю село Константиново Рязанской области, родину Есенина, и реку Оку с ее таким же, как у Волги, необъятными далями.
Сделаю оговорку, что в селе Красный Оселок, который «стоит на высокой горе», Федор Григорьевич только родился и рос. Там сейчас на доме прикреплена мемориальная доска, увековечившая память поэта. Но жил он с Марией Арсентьевной Сухоруковой, поэтессой, и с сыном Арсентием в другой деревушке под названием Кругловка, что находится чуть далее Красного Оселка. Под горой. Тоже вдоль Волги, в живописном месте.
Когда я вошел в избу к Федору Григорьевичу, а он сам только разувается. «Бродил по лугам и оврагам, — пояснил и, как бы наставляя, добавил. — Надо не только много читать, но и чаще бывать наедине с природой. Природа тоже по-своему просвещает».
Я ходил там. Луга большие, во многих местах заросшие ивняком. Овраги крутые и высокие.
На этот раз передо мной был человек уже преклонного возраста. Отягченный какой-то заботой. У нас и разговор-то начался не со стихов, а с «прозы жизни». «Ты видел, — спросил он меня, — когда шел сюда, по склонам горы кое-где попадаются старые яблони? Это у нас был здесь общественный яблоневый сад. Сколько было цвету по весне, а по осени урожая. Теперь он заброшен стоит. Никому до него дела нет. Да-а. Раньше землю лаптями меряли, обрабатывали кое-чем и лишней не было. Теперь трактора, комбайны, а земля во многих местах лебедой зарастает. А то еще. Смотрю, сейчас катит на своей личной машине от перелеска к перелеску, прямо по полю, приминая зеленя, горожанин с женщиной». Сухов махнул рукой: «Где там любовь к земле, к людям труда».
Тут я вспомнил стихи Есенина:
Стишок писнуть, Пожалуй, всякий может О девушке, о звездах, о луне… Но мне другое чувство Сердце гложет, Другие думы Давят череп мне.Некоторые думают, что поэты — праздномыслящие люди. Нет. Это не так. Пусть у Федора Сухова большинство стихов о природе, но душа его была полна любви к родине и к людям. Он жил той любовью и писал во имя любви.
Принял меня Федор Григорьевич со всем радушием. Поставил чайник. Стал хлопотать насчет обеда. А я стал рассматривать их избу.
Из сеней, как войдешь, направо — кухня, где готовят пищу на газовой плите, по левую сторону комната — столовая, тут рядом со столом и стульями в стороне — кровать, по стенам на полочках много всяких книг. По другую сторону стола — круглая старинная изразцовая печь. Есть еще комната побольше — передняя, или «светлая», где комод, картины, по стенам — фотографии. Я спросил: «А почему у вас нет телевизора?». Федор Григорьевич ответил: «Ну его! Нам и радио достаточно».