Навстречу судьбе

Молостов Евгений

Весной 1970 года на Моховых горах проходил межобластной семинар молодых писателей, на котором со своими стихами принимал участие в качестве обсуждаемого и Владимир Мощанский. Вот, в частности, какой отзыв о нем и об Александре Реве был дан в газете «Ленинская смена» за 19 июля 1970 г. нашим известным поэтом Лазарем Шерешевским:

«…Были среди участников нашего семинара и поэты с неровной творческой биографией — это Александр Рева из Кировской области и горьковчанин Владимир Мощанский. У обоих за плечами — публикации в книге “Старт” (Рева), в сборниках и журналах (Мощанский). Но развитие этих поэтов идет трудно, после удачных стихов — срывы, отход от уже взятых рубежей, непреодоленные недостатки. Что ж, судьбы поэтические не одинаковы и непросты…»

Да, поэзия — «баба капризная». И я бы еще от себя добавил: ревнивая — любит, чтобы ей постоянно уделяли внимание.

А у Владимира Владимировича не всегда хватало времени для нее. Хотя всю свою жизнь его сердце принадлежало ей — госпоже поэзии.

Он до последних дней работал на заводе «Красное Сормово». А пришел он туда в 1959 году и начал сначала токарем, а затем, получив техническое и гуманитарное образование, стал работать инженером-технологом.

После прохождения армейской службы (1960–1963 гг.), кроме как на этой должности, он еще работал ученым секретарем совета НТО судостроителей.

И все-таки он урывает время на стихи. Печатается в периодических изданиях, в сборниках «Поэтический год 1963» (г. Горький), «Заполярье — земля поэтов», 1964 г. (г.

Мурманск), «С надеждой и любовью», 1994 г. (Нижний Новгород) и др. Посещает занятия литературных групп, участвует в творческих семинарах Б. Пильника, А. Люкина, Л. Шерешевского и других.

С 1992 года руководит сормовским литобъединением «Волга».

В 1996 г. у него выходит отдельная книга стихов «Земная радуга». В ней, на мой взгляд, стихи душевные, серьезные и глубокие. О нашей бренной жизни и космических глубинах. Я с большим интересом читаю их, например, «Поэтово ремесло», «На срезе», «Борису Пильнику», «Миры».

Но вторую поэтическую книгу Владимир не успел издать. И все потому (повторяю), что много расходовал времени на другие дела. То он устраивает литературные чтения в музее деревянной скульптуры А.И. Новикова, то еще в каком-то другом месте.

При Дворце культуры и техники сормовичей есть библиотека им. А.И. Люкина. В ней ежегодно проводятся литературные чтения в честь его памяти, в дни рождения. Мощанский и здесь был одним из инициаторов. Он лауреат премии Люкина, учрежденной Княгининской районной администрацией. Княгинино — родина Александра Ивановича.

В газете «Красный Сормович» Владимир Владимирович готовил литературные странички. Он вообще за многое беспокоился. В день выписки из больницы он с радостью позвонил мне, сообщив, что заходил в библиотеку им. А.И. Люкина, где ценители творчества Александра Ивановича читали стихи и не ожидали там появления Мощанского, а он, несмотря на обнаружившуюся у него болезнь (рак поджелудочной железы), принял в том мероприятии активное участие. «Туда выезжало областное телевидение, и нас там снимали», — похвалился мне по телефону Владимир.

Еще он мне рассказал (тоже по телефону), как на пародию Николая Симонова:

Читал я Мощанского книжку. На трезвую ясности нет. А принял 400 с лишком И понял: вот это поэт! —

он, находясь в больнице, написал свою ответную:

Читал под водку я Мощанского. Е. Молостова — под шампанское. Ю. Адрианова — под пиво. Шамшурина — под коньячок. Читал под бражку Лукоянова. Под солнцедар — Андрея Храмова. И вот уже пьянее пьяного Брат Юра тычет мне в плечо: «Ты, Коля, слишком начитался. Но был каким, таким остался».

У Владимира Владимировича остались мать, жена, две дочери и четверо внуков. Матери — 95 лет. Она очень нежно любила сына.

Светлая память о В.В. Мощанском как о настоящем и добром поэте навсегда сохранится в читательских сердцах.

В стихах

Мне главное на этом свете —

Писать достойные стихи

Осеннее

Лес осенний играет на солнце. То не свечи — березы горят. Не цыганка бросает червонцы, А звенит золотой листопад. Грозовые дожди отшумели. Жухнет пижма и никнет люпин. Не костры у дорог разгорелись — Зарумянились гроздья рябин. То не серенькой тучи обличье, То не ветер протяжный поет — Над полями, прощально курлыча, В небе клин журавлиный плывет.

«Однажды наш колхоз купил кобылу молодую…»

Однажды наш колхоз купил Кобылу молодую. Я ей в денник овса носил, Лелеял, как родную. Хоть было много лошадей (И я в них разбирался), Но каждый раз лишь я на ней В свободный час катался. В груди моей под птичий гам От счастья сердце пело. Я по задворкам и лугам Летал — в ушах свистело. Нет, это был не героизм, Не показная смелость. Мы строили социализм И жили, как хотелось. И солнце с неба, между тем, Светило нам неплохо. Но, видно, нравилась не всем Советская эпоха. Настал момент, социализм Ненужным оказался. В страну вступил капитализм, И наш колхоз распался. И корму негде стало брать. Пришлось, почти что даром, Кобылу

милую продать На колбасу татарам. Как много всяческих потерь Бывает в этом мире… Не покататься мне теперь На молодой кобыле.

На стихи Николая Рачкова

День отошел. Смеркаться начинает. В квартирах зажигаются огни. Придя с работы, я стихи читаю Рачковские. Мне дороги они. Ведь правды в них ему не занимать. Я вижу, как убитого сыночка, Привезенного из горячей точки, С прискорбием оплакивает мать. Увенчанные лаврами творцы Лжедемократии судьбу за нас решают. С каким апломбом зажили дельцы. С каким трудом крестьяне выживают. Увидев зло и нищету окрест, Он, сердцем уподобившись Мессии, Несет в своих стихах тяжелый крест Во имя возрождения России. Чтоб люди свои души берегли, В тартарары, чтоб всем не провалиться, Чтобы сиял свет неба и земли, Ходили в церковь Господу молиться. Чтоб пчелы собирали в ульи мед, Чтобы леса повсюду не горели, Чтоб урожаи были каждый год, По праздникам, как прежде, песни пели. Чтоб разговор вели не о Чечне, И не о ЖКХ кипели страсти, А о цветущей дорогой стране, О красоте и о любви и счастье. Доходчивое золотое слово! Оно кричит нам в наступившей мгле Из уст поэта самого Рачкова О Родине, о жизни, о земле. За жизнь свою прочел я много книг. Видал поэтов я немало славных. Но он в стихах таких высот достиг, Что по России мало ему равных.

«В честь женщины этой стихи я слагал…»

В честь женщины этой стихи я слагал. В горячей любви ей признаться мечтал. Была она гордой. Красивой была. И дружбу лишь только с «тузами» вела. И с ними (не верю себе самому) На долгие годы попала в тюрьму. И мне с того часа немилым стал свет. Увидел ее лишь спустя много лет В церквушке одной. Пред иконой стоит. И шепчет молитву. Тот гордый свой вид Она потеряла. И стала седой, Как будто бы и не была молодой. Шептала про тайное горе свое. И слезы текли по щекам у нее. Шептала, что скоро покинет житье. А мне так хотелось утешить ее: «Не плачь, не рыдай, дорогая, скорбя. Я боли твои все приму на себя. Ты будешь здоровой. А если умрешь, То обязательно в рай попадешь. Я стану, чтоб ты оказалась в раю, Молиться за грешную душу твою». И тут словно током пронзило ее. От радости дрогнуло сердце мое. Она обернулась. Шагнула ко мне (Как будто все это я видел во сне). Сказала: «Простите, родной человек, Я думала, вас потеряла навек. Но вы, видит Бог, неслучайно нашлись. Я вам благодарна. Спасли мою жизнь. Я знала тогда: вы любили меня — И этим гордилась, вас тайно дразня. И вот он теперь мой печальный итог — За гордость мою покарал меня Бог». И я ей сказал — прямо, глядя в упор: «Любовь к вам я в сердце храню до сих пор. И я вас по-прежнему буду любить. Не стоит себя так жестоко казнить».