Навстречу ветрам
Шрифт:
Никита спрятал руки под стол, чтобы не видны были его сжатые до хруста в пальцах кулаки, и спокойно спросил:
Вы, оказывается, знакомы с Аней Бурановой, товарищ Бузько?
А почему бы нам и не быть знакомыми? — Глазки Бузько прищурились и с насмешкой посмотрели на Никиту: — Я думаю, вы не будете возражать, товарищ старшина, если мы вас оставим одного?
Нет, конечно, — вежливо улыбнулся Никита. — Желаю вам получше провести вечер.
Девушка за это время не проронила ни слова. Она смотрела то на Бузько, то на Никиту и, казалось, думала: идти ли с первым, с которым она вот уже более двух
Оська ждал. Молчание становилось неловким. Тогда Анна собрала книги и протянула Никите руку.
Вы часто бываете в этом классе? — спросила она.
Не очень. А вы?
Почти всегда, — засмеялась она чему-то. — И завтра буду обязательно. До свиданья, Никита.
До свиданья, Аня.
Она пришла и на другой день, и на третий. Никита вдруг заметил, что он по-настоящему полюбил английский язык. Как только подходило время, отведенное для самоподготовки, он спрашивал у Андрея:
Ты чем сегодня думаешь подзаняться?
Думаю подзаняться теорией полетов, — отвечал Андрей. — А ты? Опять, наверно, английским?
Никита виновато переступал с ноги на ногу и говорил:
Вот ты смеешься, а сам ведь знаешь, что мне надо подтянуть английский. Придется и сегодня…
Ну, черт с тобой, английский лорд! — перебивал его Андрей. — Только боюсь, что не язык английский ты полюбил, а какую-нибудь «англичанку». Клянись, что нет!
Клянусь!
И Никита шел в класс.
Однажды, позанимавшись часа полтора-два, он предложил Анне:
Пойдем погуляем на стадион. Отдохнуть что-то хочется.
Анна с удовольствием согласилась, и они, быстро собрав книги, вышли из учебного корпуса Стадион училища занимал огромную площадь. Здесь были прекрасное футбольное поле, волейбольная площадка, площадка для городошников, усыпанные мелким гравием беговые дорожки, турники, трапеции, кольца, качели, лестницы, души. Здесь курсанты устраивали состязания по бегу, прыжкам, гимнастическим упражнениям, здесь по зеленому полю во всех направлениях мчались «чертовы колеса» с вращающимися внутри них любителями этого вида спорта, здесь с самого раннего утра и до позднего вечера прыгали, фехтовали, занимались боксом. А вокруг стадиона, по узкой дорожке, метеорами проносились мотоциклисты, и моторы наполняли воздух запахом бензиновых паров.
Когда Никита с Анной пришли на стадион, они увидели такую картину: по беговой дорожке в майках и трусах бежали двое курсантов. Впереди легко, не оглядываясь, бежал высокий, с широкой грудью и сильными ногами футболиста, стройный парень, а за ним, «в кильватере», следовал низенький, грузный паренек. Он пыхтел, словно берущий подъем паровоз, и через каждые пять-шесть шагов, смахивая со лба пот, просил:
Не могу больше, Ваня, хоть убей, не могу. Дышать нечем!
Попробуй только выйти из круга, свинья жирная! — не оборачиваясь, бросал на ходу ведущий.
Пыхтение продолжалось, но через минуту толстяк снова начинал:
Шесть кругов прошли, Ваня. Не могу больше… Ваня молчал, продолжая легко бежать вперед. Вот они прошли еще один круг, и Никита с Анной услышали задыхающийся голос:
— Ты что, идиот длинный, хочешь, чтоб я сдох? Не буду бежать!
Будешь. — У ведущего голос был спокойный и уверенный. — Остановись только, я тебе сало быстро промассирую, поросенок паршивый!
Никита и Анна прошли через зеленое поле, пересекли беговую дорожку и сели на траву. Учебный корпус остался далеко позади и в сгустившихся сумерках был похож на большой корабль, стоящий на рейде. Словно из огромных иллюминаторов, из окон корпуса лился электрический свет. Над аэродромом дугой взлетела яркая ракета, разорвалась в зените, и тысячи искр полетели вниз. И сразу же послышался гул мотора. Сигнальные огни на крыльях самолета прочертили небо и скрылись вдали.
Хорошо! — вырвалось у Никиты.
Аня молчала, задумавшись. Тогда Никита осторожно положил руку на ее плечо и спросил:
Ты грустишь о чем-нибудь?
Нет, — она покачала головой и вдруг рассмеялась — Оська ищет меня каждый вечер…
Теперь молчал Никита. Ему было неприятно, что она заговорила об Оське. Значит, она думает о нем. Думает о нем, сидя рядом, чувствуя на своем плече его, Никиты, руку. Может быть, для нее он просто Никита, «хэллоу, Смит», а Оська — что-то большее, сердечное? И знает ли Оська, что она бывает с ним, Никитой, не только в классе на самоподготовке? «Может быть, спросить у нее обо всем? — подумал Никита. — И сказать, что я не хочу делить с Оськой ее дружбу… Но имею ли я право спрашивать об этом? Разве она давала мне какой-нибудь повод к тому, чтобы думать о чем-то большем, чем простая дружба?..»
Никита, — после долгого молчания проговорила Анна. — Мне хочется задать тебе один вопрос. Можно?
Конечно, Аня.
Скажи, ты давно знаешь Осипа?
Никита насторожился. «Вот оно в чем дело! — подумал он. — Значит, Оська остался верен своей тактике. Значит…»
Он рассказывал тебе обо мне?
Да.
И что?
Да вот я все думаю, думаю об этом…
Никита и потом, долгое время спустя, не мог объяснить себе, что заставило его так поступить. Он быстро встал, взял свои книги и резко сказал:
Ну, думай, думай, трын-трава!..
И ушел. Он слышал, как она вначале тихо, а потом громче позвала:
Никита! Никита!
Но он не остановился.
4
Никто так не страдал утром при подъеме, как Яша Райтман. Как только в комнате появлялся дневальный и кричал: «Подъем!» — весь отряд вскакивал с постелей и направлялся на утреннюю зарядку. И только один Яша Райтман, на тянув на голову одеяло, продолжал лежать. Брат стаскивал его с кровати за ноги, Яша кричал, ругался, проклинал на чем свет стоит и Абрама, и дневального и снова лез под одеяло.
Яша, мне стыдно за тебя, — говорил Абрам. — Ведь ты не ребенок. И ты носишь нашу фамилию — Райтман.
Иди к черту, Абрам, слышишь! — огрызался Яша. — Иди к черту со своей фамилией! Всё!
Никита уже несколько раз предупреждал Яшу, но на того это не действовало. Наконец Никита не выдержал. Еще в пятницу он сказал Яше:
В воскресенье обещаю увольнительную в город. Но смотри: если завтра опоздаешь на зарядку, не проси ни о чем.
Что вы, товарищ старшина! — воскликнул Яша. — С этим давно уже покончено. Скажи, Абрам, не правду ли я говорю?