Навстречу ветрам
Шрифт:
Он вспрыгнул на коня, с яростью перетянул его плеткой и ускакал в штаб. А через десять минут приземлился Курепин. Он вылез из кабины и бодро направился к Мотину, который уже бежал к самолету.
Быстро карту! — крикнул Мотин. — Где Углан-бей?
Я… — Курепин никогда не видел своего командира таким свирепым, — я не долетел до места…
Что? — Голос Мотина сорвался. — Что ты сказал?
Курепин показал глазами на самолет, из которого вылезал офицер.
Я встретил бандита… И девушку-туркменку… Я их привез…
Та-а-ак… Девушку… Девушку и одного бандита… А Углан-бей, значит, ушел? — И вдруг закричал, подняв кулак: — Да знаешь ли ты, что тебя ожидает, щенок?!
Курепин стоял, низко опустив голову. Он видел, как мотористы подвели к Мотину офицера и девушку, но не проронил ни слова. Страха не было. Было горькое чувство обиды и стыда.
Я сам пойду в штаб, — наконец проговорил Курепин. — Разрешите?
И вот он стоит перед командиром кавотряда. Рядом с ним Мотин, а чуть позади — офицер, девушка-туркменка и конвоиры с карабинами в руках. Лицо командира кавалерийского отряда кажется спокойным, но Курепин видит, как под щеками, заросшими жесткой щетиной, ходят желваки.
Вы понимаете, — спрашивает командир, — что я обязан предать вас суду военного трибунала?
Он не смотрит на Курепина, словно не хочет, чтобы летчик увидел в его глазах бурю гнева.
Теперь понимаю, — отвечает Курепин. — А там, в пустыне, не думал об этом.
Может быть… — вдруг заговорил офицер.
Командир крикнул на него:
Молчать! Вы будете говорить в другом месте. Уведите его, — обратился он к конвойным.
Потом будет поздно, — спокойно сказал офицер. — Углан-бей уйдет. Вы расстреляете летчика и меня, а Углан-бей уйдет далеко.
Он посмотрел на командира, словно спрашивая разрешения продолжать разговор.
Продолжайте, — сказал командир.
Разрешите сесть? — Офицер сел напротив командира и взял со стола папиросу. Командир поморщился, но промолчал. — Слушайте, — продолжал офицер, — я не связан братскими узами с Углан-беем. И сейчас прекрасно понимаю, что вся эта авантюра с басмачеством идет к концу. Я только нуждаюсь в одном: в вашем слове, что вы сохраните мне жизнь. И я сейчас укажу, где Углан-бей.
Командир молчал. Потом он встал и проговорил:
Даю слово, что вы не будете расстреляны.
Честное слово?
Да.
Хорошо. Дайте карту…
Через полчаса весь отряд был на конях. Мотин подошел к командиру и шепотом спросил:
Что делать с Курепиным?
С Курепиным? Подойдите сюда, Курепин. Ваш самолет исправен?
Так точно, товарищ командир. — Глаза Курепина заблестели.
Проверьте пулеметы. Разговор с Углан-беем будет серьезный. Вылет — через два часа. — Он взглянул на Мотина и добавил: — Завтра мы решим, как поступить с летчиком Курепиным.
…К утру от банды Углан-бея осталась кучка недобитых басмачей, скрывшихся в пустыне. Сам Углан-бей лежал с простреленной головой, и над его телом медленно вырастал песчаный холм.
Когда отряд вернулся с операции, Мотин доложил, что летчик Курепин ранен, но не хочет покидать отряда.
Пуля пробила ему плечо, но врач говорит, что не опасно. Да вот он и сам идет.
Санитар вел Курепина в палатку. Мотин и командир кавалерийского отряда подошли к нему и остановились.
Как ваше имя, Курепин? — вдруг спросил командир.
Василий, товарищ, командир.
Ну что ж, Вася, желаю тебе поскорее поправиться. — Он обнял Курепина за плечи, потом легонько отстранил от себя и посмотрел ему в глаза — А ты совсем еще мальчишка, Вася. Сколько тебе лет?
Девятнадцать, товарищ командир.
Девятнадцать… Что ж, ты будешь хорошим командиром, но…
Такого больше не повторится, товарищ командир, — быстро проговорил Курепин.
Ну, ну… Держи руку, Вася. Выздоравливай…
Вы сказали, товарищ командир, — улыбаясь одними глазами, проговорил Мотин, — что за вчерашний проступок летчика…
Летчик Курепин показал себя храбрым солдатом. Прошу вас представить его к награде!
Слушаюсь, товарищ Рудий!
Мотин откозырял командиру и подошел к Курепину:
Слышал?
Курепин наклонил голову:
Слышал.
«Рудий… — Курепин поднял голову и посмотрел на Андрея и Нечмирева. — Вот таким же горячим мальчишкой был тогда и я, — подумал Василий Васильевич и широко улыбнулся. — Сегодня же надо съездить в райком, к нему. Узнает ли он меня? И тот ли это Рудий?»
Он поднялся и сказал:
Курсанты Степной и Нечмирев нарушили летную дисциплину. Но вряд ли они сделали это потому, что хотели прослыть героями. Мне кажется, что скорее всего ими руководило чувство ответственности за народное добро, которое они решили спасти от огня. А это — хорошее чувство, товарищи курсанты.
Он немного помолчал, почему-то посмотрел на Бузько и добавил:
За отличную посадку на ограниченной площадке курсанту Степному объявляю благодарность. Буду просить командира эскадрильи объявить благодарность курсантам Степному и Нечмиреву, инструктору Быстрову и командиру звена Редькину за их благородный поступок…
Глава четвертая
1
Лиза часто вспоминала тот день, когда Андрей и Никита, не дождавшись конца отпуска, уехали в училище. До самой последней минуты Андрей ничего не говорил. И вдруг совсем неожиданно пришел с Никитой на стройку, пришел, чтобы попрощаться. Они взобрались тогда на леса, и Лиза видела, с каким восхищением все строители смотрели на будущих летчиков. В новеньких темно-синих кителях с голубыми петлицами, в отутюженных брюках, в красивых фуражках Андрей и Никита казались Лизе людьми из какого-то другого мира, таинственного, увлекательного. В ту минуту ей даже не верилось, что они ее друзья, что они такие же простые парни, как Игнат, Иван Чудин и другие. Когда Андрей поднимался по трапу, он увидел идущую ему навстречу каменщицу Анну Борщеву. Они остановились одновременно. Анна, такая острая на язык и в прошлом не раз смеявшаяся над Андреем по разным пустякам, словно оторопела. Спрятав вымазанные в растворе руки за спину, она прижалась к перилам, уступая Андрею дорогу. И молчала. Тогда он протянул ей руку, весело проговорил: