Навстречу ветрам
Шрифт:
Взгляд чистых глаз французского летчика был спокоен и тверд.
Знаете ли вы, что вас ожидает? — спросил Шеринг.
Летчик отбросил прядь волос и коротко ответил:
Да.
Шеринг отошел в сторону, расставил толстые, похожие на чугунные тумбы ноги и громко, словно на параде, проговорил:
Этот французский летчик — наш враг и заслуживает самого сурового наказания. Но он храбрый офицер, а храбрость должна цениться даже противником. Поэтому…
Капитан Вирт смотрел на летчика без всякой неприязни. Да, Шеринг прав: храбрость должна цениться.
…поэтому, — с пафосом продолжал Шеринг, — он не будет отправлен в концлагерь, как обыкновенные пленные. Он будет расстрелян вот здесь, на своей земле. Это почетная смерть для солдата.
Выслушав переводчика, француз попросил:
Сигарету.
Кто-то поднес к его рту сигарету и щелкнул зажигалкой.
Француз повернулся и пошел к одиноко стоявшему дереву. Прислонившись к нему спиной, он снова отбросил прядь волос со лба и посмотрел на небо. Туман редел, облака уплывали за горизонт. С моря доносился приглушенный шум прибоя…
Летчик докурил сигарету, выплюнул ее на землю и, взглянув на мелькнувший в просвете облаков синий кусочек неба, крикнул:
Да здравствует Франция!
Вот тогда-то Шеринг подозвал к себе капитана Вирта и сказал:
Со слабым противником может драться любой сопляк. Мне не нужны слюнтяи. Мне нужны такие летчики, как капитан Вирт. Капитан Вирт заслужил мое личное уважение, господа. Я доложу о нем фюреру. Если у нас будут все такие асы, как капитан Вирт, воздух всегда будет нашим! Хайль Гитлер!
Капитан Вирт мельком глянул в заплывшие жиром глаза генерала и ответил:
Хайль… Германия!
…Да, капитан это помнит. Сегодняшний день чертовски похож на тот, во Франции. Такая же мутная гуща над головой, только рядом с морем не равнина, а суровые горы. И, наверно, русский летчик, который в такую погоду летает в горах, тоже знает не только каждый клочок земли, но и каждый кусочек неба…
Вы меня слышите, капитан? — лейтенант Вилли Линке не говорил, а визжал. — Вы здесь командир, вы отвечаете…
Зазвонил телефон. Гюнтер Трауриг снял трубку, протянул ее капитану.
Это Вирт? Хайль Гитлер, капитан! Говорит полковник Гейлех. Какого черта вы молчите? Вы меня слышите?
Да, господин полковник.
Слушайте, Вирт, что у вас опять там произошло?
Аэродром подвергся бомбардировке и пулеметному обстрелу, господин полковник. Потеряли два истребителя. Люди все живы…
Ганс слышал, как в трубке что-то загрохотало. Наверно, полковник ногой отшвырнул стул.
Люди все живы? — В голосе Гейлеха, кроме ярости и презрения, ничего не было. — Кого вы называете людьми, Вирт? Ваших слюнтяев, которые по самый зад зарылись в землю? На черта кому нужны такие люди! Слышите, Вирт! Русские опять готовятся к вылету. Вы слышите, черт бы вас побрал?! Немедленно поднимите всю эту шайку трусов в воздух. Всех до одного. Русские летают, должны летать и мы. Иначе я завтра же отправлю ваших сопляков в пехоту на передовую. Во главе с вами, Вирт. Все. После боя доложите о результатах. Хайль Гитлер!
Вирт повесил трубку, сел на свой ящик и долго сидел молча. Его широкие плечи и крупная голова были неподвижны, словно это сидел не человек, а мастерски вылепленная скульптура.
Полковник Гейлех вынес вам благодарность, господин капитан? — ехидно спросил Линке.
Вирт встал.
Обер-лейтенант Трауриг! — Голос его был строг, необычен.
Да, капитан.
Готовьтесь к вылету!
Да, капитан. — Трауриг снял с гвоздя шлем, планшет с картой и вышел из землянки.
Лейтенант Вирт!
Да, мой капитан.
Ганс кивнул головой на дверь:
Тоже…
Может быть, лейтенант Вилли Линке впервые за всю войну был искренне рад, что у него сейчас нет машины. Вылетать в такую погоду — это все равно, что лезть в пекло к дьяволу. Кто из тех, кто сейчас сядет в машины, будет сегодня ужинать? Нет, Вилли не имеет претензий к русскому летчику, расколотившему его самолет. В конце концов, Вилли не отвечает за то, что этот медведь Вирт не посылал никого барражировать над аэродромом, когда можно было. А теперь… Что ж, и Гюнтер, и Отто, и Эгон, и сам капитан Вирт — неплохие летчики и сумеют дать по зубам русским болванам, которым не сидится в такую пакостную погоду. Конечно, не все вернутся в эту уютную, хотя и сыроватую землянку, но он, Вилли Линке, тут ни при чем, видит бог…. Если бы у него была машина, он тоже был бы готов…
Лейтенант Линке!
…Он был тоже готов выполнить свой долг… Значит, такая судьба… Возможно, что ему, Вилли, даже дадут обера, потому что все будут говорить: «Вы слышали? Эскадрилья капитана Вирта в горах, в сплошной туман… Это было непостижимо… От эскадрильи остались в живых только лейтенант Линке и Крауз… Да, черт возьми, вот это парни!..»
Лейтенант Линке!!
Вилли вздрогнул, очнувшись от своих мыслей:
Да, капитан!
Вы тоже вылетаете.
Но…
Отто, как вы знаете, болен. Вы полетите на его машине.
6
Первым вылетел командир эскадрильи Горб. За ним, через шесть минут, — Райтман и последним — Нечмирев. Малюта с высоты 1120 каждые полчаса давал сводки. Расчеты тщательно уточнялись, и теперь решили летать звеньями. Кроме штурмовки аэродрома, было получено задание бомбить порт. Перед вылетом командир эскадрильи приказал:
Нечмирев с прямой заходит на аэродром на высоте шестисот метров. Райтман уходит в море, оттуда на высоте двести метров также заходит на аэродром, штурмует его пулеметами. В четырнадцать сорок эшелонируемся по высоте и наносим удар в порт.
Вначале все шло хорошо. Сбросив часть бомб на аэродром, Вася ушел в море и стал ждать назначенного времени. Он смотрел на часы, на стрелки приборов и ни разу не посмотрел на небо. И только тогда, когда услышал в шлемофоне голос штурмана: «Вася, просвет!», он оторвался от приборов и глянул вверх. Первое, что он почувствовал, была радость. Верхний ярус облаков побелел, и в узкий просвет, похожий на щелку, летчик увидел кусочек синего неба. Значит, скоро уйдет вся эта муть, покажется солнце, откроются заснеженные пики гор, станут видны вражеские аэродромы, порты, станции, и уже не звеньями, а полками можно будет делать налеты и… Вдруг острая, тревожная мысль пронеслась в голове: там, по ту сторону гор, все еще лежит на земле туман, придавленный облаками, истребители стоят в капонирах, а здесь…