Навстречу Закату
Шрифт:
– Кого это, интересно, так поливают? – Алекс остановился и посмотрел в ту сторону, откуда лилось профессионально русское нецензурье.
Конечно, вы уже догадались, что единственным адресатом, получателем и награжденным всеми красочными эпитетами был наш герой. Но это его нисколько не смутило. Перед лицом будущего все эти брызги скабрезных слов в оболочке ядовитых слюней превращались в прах, не долетая до Алекса. Ему даже пришлось сделать пару шагов по направлению к фонтанирующей туше отнюдь не русского происхождения.
– Вы что-то сказали, милорд? – поинтересовался Алекс, уперевшись в ржавый капот красной шестерки. – Дело в том, что мне глубоко безразличны ваши
Голос Алекса был тих, словно порох, а слова жестоки, как картечь. Некогда голубые его зрачки приобрели холодный свинцовый оттенок. Наверно, поэтому хозяин «жигулей» внезапно пожух и замолчал.
– Ой, мамочки! – прошептала зубная паста.
– Вот это парадокс… – ответила щетка.
– Жми на газ, урод! – так же спокойно продолжал Алекс. – Так понятнее?
«Жигули» замигало аварийкой, медленно попятилось назад и оторвалось от рук Алекса. Наш герой выпрямился и остался молча наблюдать, как красный автомобиль в ржавую крапинку медленно объезжает его стороной. Его примеру последовала остальная вереница притихших машин. Колонну замыкало маршрутное такси.
Алекс развернулся и спокойно закончил свой маршрут поперек зебры.
– Я ничего не боюсь! – счастливо подумал наш герой. – Наконец-то!
И, как ни странно, Алекс вспомнил старую историю. Тогда он еще был молод и ездил на троллейбусе. Особенно обожал располагаться на сидении задней площадки спиной по ходу движения. И вот сидит он на конечной и ждет отправления. Из-за угла вдалеке показывается фигура прохожего. Он видит троллейбус и устремляется к нему. По его зигзагообразной траектории понятно, что прохожий упоительно нетрезв. Водитель закрывает передние двери, как бы намекая на скорое отправление. Прохожий ускоряет шаг, при этом увеличивая амплитуду движения. Алекс оглядывается вперед и видит, что весь салон наблюдает за происходящим во главе с кондукторшей, которая поглядывает еще и на часы. Время давно уже вышло. Женщина что-то говорит водителю, и тот закрывает вторые двери. Алекс переводит взгляд на бегущего по лезвию судьбы. Тот в свою очередь прибавляет шагу. Зигзагообразность его бега доходит до того, что мужчина едва не падает на виражах, но чудом сохраняет равновесие. Еще несколько витков. “Ну же…” – кто-то не выдерживает в начале салона. Троллейбус медленно трогается… и мужчина под общий вздох облегчения прямо-таки влетает на заднюю площадку. Двери закрываются. Победитель забега, подвергшись атаке инерции, хватается за шест поручня, вращается спиной на вытянутой руке, скручиваясь в спираль, и мягко расстилается на полу. Через секунду он поднимает счастливые глаза на Алекса и довольно произносит:” Упал! Наконец-то!” И тут же засыпает.
– Наконец-то… – вслух произносит наш герой, продолжая реализовывать свой план.
А еще, в той игре, в которую играл Алекс двадцать три года назад и от которой он сам едва не перешел в виртуальное состояние, был счетчик игрового времени. И вот когда наш герой увидел, что из пяти лет своей жизни просидел в игре самые реальные три года, тогда он запретил себе даже намеки на все, что связано с игрой. В любом ее проявлении и качестве.
Алекс вышел из-за угла и увидел сына, который играл с друзьями на детской площадке. Грусть прощания лишила Алекса сил, ноги перестали слушаться. Незамеченный Ильей отец обмяк на скамейке у подъезда. Он смотрел, жадно впитывая каждое движение этого десятилетнего парня, горько сожалея, что не может дать ему достойного будущего.
Дети на площадке играли в “Земля горит”. В детстве Алекса это называлось “Птички на дереве”, и он до самоупоения любил играть в эту игру. Самозабвенно и самоотверженно. Несмотря на свои крупные не по годам габариты. Он только потом понял, годам этак к шестнадцати, что в игру его брали для всеобщего веселья. Пока водящий считал до десяти, дети разбегались по двору и хватались руками за все, что позволяет оторвать ноги от земли. Водящий подходил к выбранной жертве и начинал тридцатисекундный отсчет. Жертва в свою очередь вынуждена была перебежать на новое место. Если же водящий догонял тебя и осаливал, пока ты меняешь спасительное дерево, то водой становился ты.
Так вот и Саша-Пухляк тоже убегал и цеплялся за дерево. И висел, с трудом подтянув ноги. И тогда жертвой становился он. И только он! И никто кроме него!!!
Водящий подходил именно к нему и начинал обратный отсчет. 30… 29… 28…
Саша покрывался потом, стискивал зубы, стонал, но висел из последних сил. На счете “3” водящий якобы отвлекался, и тогда счастливый маленький Алекс спрыгивал с одного дерева и бежал к следующему, нелепо на бегу подтягивая сползшие от висения штанишки. Водящий “спохватившись” мчался за мальчишкой, но в последний момент “не успевал”, и Сашка опять хватался за ветку. И опять висел. А водящий опять считал. 30… 29… 28… 15… 5… 3… И все повторялось… И так много раз. Для других детей игра заканчивалась, и начиналось представление под названием “Сашка на дереве”! Всех это очень забавляло. Алекс висел, цепляясь посиневшими пухленькими пальцами, стертыми до крови, а детвора стояла кругом и дружно считала. 30… 29… 20… 10…
– Пока я в изнеможении не плюхался, как мешок с дерьмом, на пыльный асфальт и вместе со всеми начинал смеяться… заливаясь слезами, – самому себе сказал Алекс, чтобы отрезвиться причиненной болью, – бесполезный мешок с навозом воспоминаний и перегноем переживаний. Свалка никчемных способностей и нереализованных возможностей.
Илья увидел отца и махнул ему. Алекс попытался улыбнуться, но только уголки губ слабо дернулись вверх и тут же сползли. Лицевые мышцы, отвечающие за улыбку, давно уже атрофировались. Отец вяло кивнул. В этот момент Илью осалили. Он оглянулся на Алекса, показал два больших пальца – “Я в порядке!”– и, закричав “Земля горит!”, кинулся догонять осалившего.
– Да! Подо мной сейчас земля тоже полыхает! – проговорил наш герой и встал.
– Прости меня, сын! – шептал Алекс. – Прости! Но я так дальше не могу… Я люблю вас и не могу больше мучить своим присутствием. Словно живой труп. И с каждым днем становится все хуже. Тело есть, а человека нет. Пугало! Вот кто я! Я уже чувствую, как от меня начинает вонять тленом! Не хочу, чтобы вы пропахли этим запахом.
Алекс двинулся к подъезду.
– Эх! – выдохнула паста ледяной мятой. – Прямо жертва жертвенная! И ради чего? А про них он подумал?
– Ну, знаешь ли! Неизвестно, что лучше… он же из любви к ним! – ощетинилась щетка.
– Из любви… – передразнила зубная паста, – это эгоистично!
Зубная щетка, чуть ли не выпрыгнула из блистера.
– А любовь вообще эгоистична!
Алекс вошел в лифт.
– Я конченный эгоист… – увидев себя в зеркале, констатировал Алекс и нажал кнопку одиннадцатого этажа.
– И кстати о игрушках! Вот что я еще вспомнил, – думал наш герой, глядя в свои потухшие глаза. – Моя машина… надо оформить генеральную доверенность на жену. Чтобы она могла ею распоряжаться.