Найдена

Григорьева Ольга

Неожиданно Анастас вспомнил воришку с базара. Кажется, того звали Журкой…

– Твой сон был вещим, – вдруг уверенно заявил Лаврентий. – Глянь на оберег. Нечисто тут. И девка замешана…

Лаврентий сунул оберег в руки херсонесца. Тот кинул беглый взгляд. Гнутое, оправленное в серебро стекло… Что-то написано… Глупость… Горясер с его угрозами был куда серьезней.

– Верно, все из-за девки! – продолжал Фрол. – Это она околдовала брата! Экая стерва! Явилась невесть откуда летом к нам на двор. Красивая… Глазищи – во! Губы – малина, а уж телом вовсе загляденье… – Он осекся и поспешно перекрестился. –

Прости, святой отец. Так вот, она пришла в мой дом, прокляла мою еду и увела Журку. А осенью он вернулся один. Злой, молчаливый, сам на себя не похож. Все его любили, а тут стали побаиваться, как бы чего не сотворил. Он и сотворил. Нынче к нам понаехало люду на торги. И Авдотья-знахарка приехала. Так Журка бродил себе по базару, бродил и вдруг как кинется на Авдотью. В оберег, что у нее на шее висел, вцепился, к себе тянет, сорвать хочет. Бабка хрипит, задыхается, а он не пускает. Еле отодрали. Раньше ему воровство сходило с рук, но одно дело по мелочи утянуть, а другое – на людей кидаться. Думаю, дело в обереге. Может, он заговоренный?

Анастас с облегчением выдохнул. Кажется, история Фрола подошла к концу. Но чего в ней удивительного? Девка покрутила с парнем любовь и оставила ради другого, а тот спятил с горя… Хотя оберег и впрямь диковинный… С виду заморский, серебряный. С одной стороны старыми волховскими рунами имя или прозвище – «Найдена», с другой: «…сохрани, защити и поставь на дороге…» Какая-то смесь из молитв и заговоров. Сохранные слова… А посередке выгнутое в одну сторону стекло. На что-то похоже…

Анастас покопался в памяти. Давно это было… Старый, сухой как вобла, египтянин, гнутое стекло в его руках, язычки пламени… Тогда Анастас принял это за чудо. Чудо?! Настоятель чуть не вскрикнул от радости. Да этот Фрол с оберегом просто находка! Теперь нечего бояться! Никто, даже Горясер, не сможет к нему подобраться! Так будет, потому что он покажет людям чудо.

Он снова поглядел на зажатый в руке оберег. «Найдена». Бродяжье имя…

– Скажи, знахарку зовут Найденой?

Фрол покачал головой:

– Нет, Авдотьей, а Найденой звали ту стерву, что увела моего брата… Но как ты узнал?

Анастас хмыкнул и улыбнулся. Только вещь изменницы могла так привлечь внимание безумца… Чудо, а в придачу избавление от бесовских чар… Этот Фрол уже смотрит на него как на провидца, а скоро весь Вышегород…

– Ты рад чему-то, брат? – отвлек его удивленный голос Лаврентия.

Анастас опомнился и спрятал улыбку.

– Да, я рад. Теперь я понял, почему Господь привел меня сюда, и радуюсь, что страх не посеял сомнений в моем сердце. За мной идет слуга сатаны, но я сумею спасти еще одну душу из его поганых лап и еще одного человека от неправого суда! Я не стану прятаться и помогу этому несчастному.

Рука Анастаса крепко сжимала оберег. «Удача, какая редкая удача!» – крутилось у него в голове. А на следующее утро он, в скромной монашьей одежде, сидел на возвышении подле вышегородских старейшин и глядел в чистые Журкины глаза. Они настоятелю не нравились. Вовсе не тем, что один был подбит и почти заплыл, а своей странной разумностью. Парень ничуть не походил на отчаявшегося, брошенного любовника. Он был печален и подавлен, но не более. Напротив парня, опираясь на руку высокой худой бабы, стояла обиженная знахарка. Глазенки старухи со страхом и подозрением взирали на Журку. Казалось, она ждала, что обидчик снова бросится на нее.

– Ты зачем напал на Авдотью? – указывая на нее, уже который раз строго спрашивал посадник. – Она тебе сделала что-то худое?

Журка мотнул головой. Светлая челка упала на заплывший глаз.

«А он ничего, красив. Щупловат только. На такого дунешь – и рассыплется», – подумал Анастас.

– Чего ж ты ее душил? – домогался посадник.

– Я не душил, – угрюмо пробурчал пленник.

– Душил! – взвизгнула Авдотья.

– Погоди, мама, – одернула ее тощая баба.

– А чего годить?! – возмутилась старуха. – Ты, Анна, меня не затыкай. Душил, убивец!

– Не душил, – буркнул Журка.

Анастас вздохнул и вытянул затекшие ноги. Этот бессмысленный разговор тянулся уже довольно долго. Даже собравшимся на площади зевакам стало скучно. Они гудели, переминались и изредка выкрикивали что-нибудь обидное. Но Анастас еще выжидал…

– Что ж ты делал, коли не душил?! – опять завизжала Авдотья.

Журка угрюмо опустил голову. Посадник развел руками.

«Пора вмешаться», – понял игумен, встал и двинулся к старухе знахарке. Начинать нужно было с нее.

– Как он душил тебя? – спросил он. – Я не вижу следов.

Маленькие подозрительные глазки знахарки обшарили Анастаса с головы до пят и остановились на кресте на груди. Губы прошепелявили:

– А ты кто таков?

– Настоятель Десятинной церкви в Киеве. И я утверждаю, что этот несчастный ни в чем не виноват!

Толпа внизу расслышала его слова и заметно оживилась.

– Не виноват?! Может, это не он на меня кинулся? – ехидно спросила старуха.

– Не он.

Знахарка задохнулась от обиды.

– Вот так он меня душил! До сей поры дышать не могу! – Она стиснула руки на собственной шее. – Увидел мой оберег, схватился за него и давай веревку скручивать, паршивец!

– Этот оберег? – Анастас достал подарок Фрола. Стекло заиграло под солнцем.

– Этот…

Привлекая внимание вышегородцев, Анастас поднял руку.

– Чей же это оберег?! – грозно спросил он.

Старуха смутилась. Заморгала, сжалась… В разговор снова ввязалась ее дочь:

– Говорила я тебе, мама, не надо его брать, а ты: «Красивый, красивый»…

– Помолчи! – негромко, но грозно рыкнул на бабу Анастас и повернулся к Журке.

– Ты ведь не душил ее, просто собирался снять с нее эту вещь? – спросил он у парня.

Журка закусил губу, словно размышляя, стоит ли говорить правду, а потом кивнул. Толпа зашумела. «Чуть не убил человека за безделицу…» – громко возмутился кто-то.

– Тише, тише… – Посадник тоже встал. По его знаку дружинники оттеснили людей от возвышения.

– Почему? – спросил Анастас.

– Это не ее, – уверенно заявил Журка.

– Чей же?

Журка нахмурился и опустил голову:

– Другой… девушки…

– Ой ли? – хмыкнул настоятель и высоко поднял оберег над головой.

Солнечные блики заплясали на серебряной грани, отразились от нее и запрыгали по лицам волнующихся горожан. Гомон стал тише, еще тише…