Найдена
Шрифт:
Хлюп, хлюп, хлюп… Проклятое подземелье! Нужно снять сапоги.
Игумен наклонился. Казна качнулась и заскользила из его рук.
– Нет! – Он успел отбросить лучину и удержать драгоценную ношу. Слабый огонек жалобно блеснул и погас, едва коснувшись воды. Анастаса окутала темнота. «Продержусь, – подумал он, – осталось немного. Память выведет».
Поскуливая от нетерпения, херсонесец стянул мокрые сапоги. Теперь бежать станет легче…
Он повернул за угол и нащупал сбоку тяжелую кованую дверь. Надавил.
«Совсем затопило», – ныряя в темноту, успел подумать Анастас. Сзади что-то захлгюпало. Погоня? Херсонесец оглянулся. Темно.
Закрыть дверь! Скорее! Он ударил створу плечом.
Не закрывается… Еще раз…
За шиворот тонкой струйкой потекла влажная глина. Удар, еще удар… Хлюпанье приблизилось.
«Нашли!» – мелькнуло в голове херсонесца. Ужас придал силы. Не замечая боли, он ударился о дверь всем телом. Створа неохотно шевельнулась и стала закрываться. Щелк… Замок? Анастас не помнил, был ли в этой двери замок. А если и был, то ему это на руку. Теперь его точно не догонят.
Он засмеялся, стер со лба пот и воду и двинулся вперед. Ноги вдруг заскользили по неровной поверхности. Камень? Откуда тут камни? Херсонесец помнил, что раньше пол был гладким. Однако валунов под ногами становилось все больше. Скользкие и огромные, они поднимались выше и выше.
«Почему нет света, ведь выход уже совсем рядом?» – успел удивиться игумен, а потом взвыл от страшной догадки и отбросил ставшую ненужной казну. Тяжелая шкатулка звучно плюхнулась в воду.
– Нет, Господи, только не это! – шевелились губы Анастаса, а пальцы отчаянно цеплялись за покатые, обточенные водой бока валунов. Цеплялись и соскальзывали…
– Господи, помоги, Господи! – уже не опасаясь преследователей закричал херсонесец.
Кап, кап, кап, – отозвалась вода.
Анастас метнулся назад, к двери. Лучше быть схваченным воинами Болеслава, чем гнить заживо в этом сыром, Наглухо заваленном подземелье.
– Вытащите меня отсюда! – Он заскребся в каменную дверь.
Замок держал плотно. Обратно! И не бояться. Завал можно растащить… Анастас верил в спасение. Он нащупал острый край. Качнул. Что-то хрустнуло, и сверху шлепнулся ком глины. Он так и знал! Он выберется!
Херсонесец плюхнулся в воду и, захлебываясь жидкой глиной, налег на преграду плечом. Валун покачнулся. Еще… Анастас раскачал камень и отвалил его в сторону. Страшный грохот оглушил херсонесца. С грохотом пришла боль. Перед глазами вспыхнуло ослепительное пламя. Ад… В пламени покачивалась человеческая фигура. Тонкие руки вздымались, манили… Кто это?
Анастас превозмог боль. Он догадался, кто манит его в адское пламя. Та, ради которой он стал предателем, та, которая не простила его. Это ее стан призывно изгибается в торжествующем огне и ее волосы плещутся в жарком вихре пепла…
– Спаси… – Херсонесец потянулся
43
Я не успела. Вбежала в ворота и сразу почувствовала: что-то случилось. У терема княжны было не протолкнуться. Я вклинилась в толпу и принялась орудовать локтями.
– Куда прешь?! – грубо схватил меня за плечо мужик в синей косоворотке. От мужика разило луком и вином.
Я остановилась:
– К княжне. Служу ей.
– Уехала наша княжна, – печально сообщил мужик.
Мое сердце оборвалось и рухнуло куда-то в пустоту.
– Как – уехала?
Мужик уже забыл обо мне и громко сетовал куда-то поверх людских голов:
– Иноземец проклятый, чтоб ему пусто! Ладно бы своих увел, так ведь скольких наших с собой прихватил! А княжна прощалась, будто навек. «Не поминайте лихом», – сказала. Ее, да лихом? У кого язык повернется?
Рассказчик грозно оглядел толпу. Противоречить ему никто не отважился. Люди опускали головы и отводили взгляды.
– И ведь сколько добра уволок, гад! – продолжал мужик. – А наши-то удальцы дружинники ждали княжьего приказа! Какого, к чертовой матери, приказа? Окаянный и пикнуть на осмелился! Он в открытую драться не привык, все исподтишка…
«Раньше бы, раньше», – стучали по моему сердцу невидимые беспощадные молоточки. Раньше бы мне понять, о чем молила Предслава, раньше бы прислушаться. А теперь все, поздно.
Руки вдруг показались невероятно тяжелыми, а спину заломило, словно целый день таскала на себе мешки с мукой.
– Когда уехали? – ни к кому не обращаясь, спросила я.
Пьяный прервал поток обвинений и удивленно уставился на меня:
– Ты кто такая? – а потом обреченно махнул рукой: – Э-э-э, что за дело… Только были тут, и уехали… Эвон, еще пыль клубится…
Никакой пыли уже не клубилось. Я опоздала.
Пошатываясь, я пошла прочь. Навстречу бежали какие-то люди, махали руками, что-то спрашивали. Я не слушала. Какое им дело до меня и моей совести? Предслава уехала на чужбину. Одна… Униженная, преданная…
Какая-то мелкая шавка выскочила из-под городьбы и с громким лаем завертелась под моими ногами. Я остановилась. Куда иду? Княжны уже нет. Остался только Святополк, а на что он мне? Отомстить ему мне недостанет ни ловкости, ни отваги. Даже ненависти…
Я присела и потянулась к шавке:
– Иди сюда, песик. Иди…
Не ожидавшая ласки собака трусливо поддала хвост и нырнула под городьбу. Я усмехнулась и побрела дальше. Вышла из города и очутилась возле знакомой избы. От порыва ветра дверь распахнулась. Словно пригласила. Я шагнула внутрь.