Найди меня в темноте

La escritora

Как долбанный нарик постоянно возвращается к своему дилеру за дозой мета или чего похлеще.

А может, он ни за каким хером до сих пор не привыкнет к этому новому витку жизни, в которой он должен снимать ботинки у самой двери, тыкаясь в темноте, как херов слепой котенок. Потому что Мэм не любит, когда в доме ходят в уличной обуви.

Он может пойти прямо в ботинках наверх. Может, но не идет. Потому что они все в грязи, в крови и мозгах ходячих. Не идет, потому что уважает Сэм – Мэм!
– и ее труд, несмотря на деланное

безразличие ко всему этому, которое показывает ей до сих пор. Именно поэтому Дэрил снимает грязные ботинки и выставляет их вообще на крыльцо.

К херам из чистого домика Мэм кровь и мозги ходячих!

Затем Дэрил идет в кухню, чтобы унять чувство голода, которое в Александрии почему-то стало совершенно другим. Потому что сейчас он придирчиво выбирает, что бы съесть. Не так как раньше, когда было абсолютно все равно, что закинуть в топку, лишь бы были силы встать на ноги утром.

Находит в одном шкафчике несколько шоколадок, подхватывает из другого пару банок колы и открывает одну, задумчиво глядя на следы недавнего пиршества. Грязные бокалы на столе в кухне. Несколько пустых винных бутылок, стоящих на полу прямо у двери в холл. Видимо, расходились уже после отключения электричества, иначе Мэм бы никогда не оставила грязную посуду. Ни в раковине, ни на столе.

Что за херня? Что за пьянка была тут?

Он медленно пьет колу и откусывает шоколадную вафлю, думая о том, что никаких вечеринок определенно не намечалось в последнее время. Грызет палец задумчиво. Ни чертовых дней рождений, ни пикников. До дрожи в пальцах вдруг резко хочется курить в эту минуту, но он понимает, что за эти три дня он уже выкурил свою норму, а сигареты в Александрии еще не научились штамповать.

Надо бросить мозговитому “Элвису” идейку. А то…

Эта мысль улетает из головы тут же, когда в ней загорается красная лампочка, заставляющая Дэрила снова напрячься, что с ним происходило редко в стенах этого дома. Он бросает на стол недоеденный батончик и ставит банку, а потом быстро идет в холл, где поднимает стрелу, уютно лежащую в желобке у плинтуса.

Какого хера?

Самодел. Явный самодел. Но надо признать - неплохой. Он крутит эту стрелу в пальцах и никак не может найти ответ на вопрос, откуда в их доме стрела для арбалета.

Действительно, с какого хера в их доме стрела для арбалета?

Явная глупость этого вопроса заставляет отпустить из головы любое предположение насчет находки. Завтра. Он спросит обо всем завтра. Или уже сегодня, если учитывать, что полночь давно миновала. Когда наконец выспится толком. Часов десять-двенадцать сна. Не меньше.

Дэрил снова возвращается в кухню, подхватывает открытую банку и батончик, остальное пытается поместить под мышку, чтобы не спускаться из спальни. Арбалет мешает, и он секунду думает о том, чтобы оставить оружие внизу.

Мысль, которая никогда не пришла бы в голову раньше, еще каких-то два года назад. Оставить арбалет внизу…

Но приходила

ведь, подсказывает вдруг услужливо память. И он сжимает крепче, чем следовало, пальцы при этом осознании. Всего короткое воспоминание из прошлого, и память снова распахивает свои дверцы, выпуская то, что он больше всего желает спрятать. Батончик тут же выскальзывает из обертки и шлепается на пол. Твою мать! Дэрил аккуратно задвигает его ногой под стол после недолгих раздумий, выложить ли снова весь скарб на стол, чтобы поднять с пола шоколадку, или притвориться завтра перед Мэм, что это не он уронил. Все равно кухня просто в хлам в сравнении с привычным ее состоянием.

Он идет наверх, переступая ступени, которые, как он знает, могут выдать скрипом его шаги. Аккуратно толкает дверь и застывает на пороге комнаты. Пытаясь понять, что тут вообще было.

Дэрил, у нас тут была вечерина. Все комнаты были заняты, и мы решили занять на время твою. Ты ведь не против?

Что за на хер?

Он бросает на постель батончики и банку из-под локтя, ставит остальное на тумбочку, замечая перевернутую обложкой вверх книгу. Пытаясь не обращать внимания на рубашки на постели, которые вмиг вызывают в нем раздражение и злость. Как и само вторжение в его комнату. В его жизнь. Зря все-таки перед вылазкой он привел рыжую сюда. Очень зря…

Когда баба стирает тебе рубашки, это уже не просто потрахушки. И это надо прекращать. Он думал, что между ними все ясно, а она, твою мать, уже стирает его рубашки…

Он устало скидывает арбалет на пол возле двери, потом также одним движением сбрасывает на пол чистые рубашки. На короткое мгновение испытывая чувство вины за свой поступок. Не вина рыжей, что она…

Херова ночь. Ну, прямо ночь воспоминаний сегодня, не иначе, твою мать…

Он падает на постель спиной и закрывает глаза. Надо скинуть с себя грязные шмотки. Надо хотя бы немного облиться водой в ванной комнате, смывая с себя пот и грязь. Надо. Но так не хочется вставать. Просто закрыть глаза. Просто провалиться в сон. В котором все еще возможно…

Чертова копша не стреляет. Он сам не тупит, как последний кретин, а уводит ее. Уносит. Утаскивает. Даже выворачивая руки, которые тянутся в сторону паренька. Все одно и то же. Прочь от этих коридоров. От этих стен. От этой копши.

Он не проебывает ее в больничном коридоре. Он не проебывает ее потом. Когда кто-то свыше, словно услышав его немой крик, возвращает ее обратно… Делая ему такой важный подарок, которого у него никогда не было раньше.

Который в реальной жизни он все-таки проебывает…

Дэрил закрывает лицо руками, а потом все-таки встает с постели, понимая, что сейчас точно не уснет. Достает из кармана жилета маленькую потрепанную книжицу, находку этой вылазки, и кладет к остальным. Закрывая на обложке слова «Детское насилие» красивой картинкой с голубым небом и ярко-желтой рожью, поверх которой идет название книги.

Голубое – как ее глаза. Желтое – как ее волосы. Как ее поло.

Он вдруг вспоминает, как нашел ее поло. И пальцы сжимаются в кулак.