Найди свой бриллиант
Шрифт:
Ни Михаил Александрович, ни Екатерина Ильинична, конечно, не вспомнили странного господина Тайновского с его странным рассказом. Мог бы вспомнить впечатлительный Сашенька, но разговор происходил поздно вечером, когда детям уже положено спать.
– Мишенька, вещь, несомненно, прекрасная, но чтобы её надеть, нужен, поистине, особенный случай. Знаешь… я, пожалуй, надену её на годовщину нашей свадьбы. Ты же помнишь: десять лет, первого августа… Мишенька, помнишь, какое чудесное лето было в девятьсот четвёртом году?! Июль был почти такой же жаркий, как сейчас. Послушай, давай пойдём в ресторан, позовём друзей, я надену твой подарок! Впрочем, до первого ещё две недели. Давай лучше отнесём пока его в банк. Завтра же. Уж больно вещица дорогая…
* * *
Фрейлина Анна Зарубина действительно хотела избавиться от броши. Она вполне осознавала её ценность, но нервы были ей дороже. Брошь бередила душу, заставляла вспоминать вещи, унижавшие
Анна полюбила. Впервые в жизни полюбила страстно и безоглядно. Он был молод, романтически бледен и богат. Не то чтобы он годился Анне в сыновья, но был младше её лет на восемь, а то и все десять. Познакомились они в 1910 году на Коломяжском ипподроме, но отнюдь не на скачках или рысистых бегах. Прогрессивно настроенная Зарубина любила всевозможные изобретения и новшества, с удовольствием посещала политехнические выставки, живо интересовалась автомобилями и умела их водить. Её взрослые пристрастия закономерно вытекали из детского увлечения механическими игрушками – заводными паровозиками, барабанящими зайцами и прочими им подобными. Она просто не могла пройти мимо авиационного представления, устроенного Императорским Всероссийским аэроклубом. В окружении друзей и поклонников она прохаживалась вдоль трибун. Её взгляд, как это бывает, когда находишься среди большого скопления народа, выхватывал то одно, то другое лицо и скользил дальше, ни на ком особо не задерживаясь. Вдруг откуда-то сбоку раздался хорошо поставленный голос:
– Великолепен шельмец!
Зарубина подумала: «Как можно самолёт назвать шельмецом?» – обернулась и увидела молодого человека совершенно «байронической» наружности. Он тоже смотрел на Анну невообразимо синими глазами, потом повернулся и скрылся в толпе. Анна поняла, что пропала. Она будет не она, если не найдёт этого незнакомца.
Незнакомец объявился сам в сопровождении дальнего родственника Зарубиной, большого любителя бегов и азартных игр, что должно было бы сразу насторожить фрейлину, но не насторожило. Их представили друг другу. Никакого бурного романа не последовало. Довольно долгое время они виделись только в публичных местах, иногда случайно, иногда сговорившись заранее. Однажды Он пригласил Анну в театр «Комедии и драмы», что располагался на Моховой улице, на гастрольный спектакль театра Ермоловой «Герой нашего времени». Зарубина, предпочитавшая музыку и автомобили (такое у неё было нетривиальное совмещение интересов), игру актёров должным образом не оценила, единственное, что привело её в восторг – это появление на крохотной сцене княжны Мэри верхом на живой лошади, а чуть позже – настоящего ослика. В свою очередь по предложению Анны они побывали в Париже на премьере «Шехерезады» в постановке Михаила Фокина. Из всего спектакля наибольшее восхищение у обоих вызвало его оформление, созданное Львом Бакстом. Они ещё долго потом обсуждали детали этого путешествия. Но в основном они встречались на разного рода литературных чтениях или музыкальных вечерах, за которыми следовали поездки в ресторан или на взморье, прогулки белыми ночами по берегу Финского залива.
Ох уж эти белые ночи! Если в хорошую погоду правильно выбрать место у залива, то можно наблюдать, как солнце, не успев ещё, кажется, скрыться за горизонтом, уже вновь окрашивает далёкую кромку воды в нежный розовато-желтый цвет. Затем медленно появляется светящийся диск, он растёт, поднимается, цвета становятся насыщенными, сочными, бледные голубовато-сероватые ночные сумерки сменяются золотистым утренним светом. И, не успеешь моргнуть, как уже всё вокруг сияет и переливается перламутром: и вода, и небо, и нежная зелень прибрежных кустов, и сам воздух, наполненный свежестью и нежными цветочными запахами. Зарубина обожала это чудо природы, отчего и дачу построила в Терийоки, прямо на берегу.
Встречи становились всё чаще, пока не перешли в ежедневное общение, включавшее даже совместные завтраки. Молодой состоятельный кавалер очаровал Анну настолько, что она подумывала дать положительный ответ, если он предложит ей руку и сердце. Даже самая умная и самостоятельная женщина рано или поздно начинает грезить о замужестве, когда рядом постоянно находится предмет воздыханий и ведёт себя более чем благосклонно. Однако время шло, а предложение всё не поступало. Ухажёр был красив и остроумен, сопровождал её на выставки, угощал обедами, дарил подарки, но ни разу не проронил ни полслова, которые позволили бы заподозрить его в желании связать себя узами брака. Анна терпела и ждала. А пока ждала, подогревала себя фантазиями (о чём впоследствии неоднократно сожалела) матримониального свойства.
Примерно месяцев через семь после первой встречи Он сделал Зарубиной особенно приятный и ценный подарок – рубиновую брошь в золоте и бриллиантах. После настойчивых расспросов и даже угроз не принять такую дорогую вещь Анна выяснила (а главное поверила),
Ах, как Он мог быть обходителен и заботлив, как красиво Он мог ухаживать, а в итоге – «разбитое корыто», стыд и злость на саму себя. Ничто, как известно, не вечно, особенно счастье.
Спустя ещё полгода в один совсем не прекрасный день Он пришёл к ней напряжённый, говорил меньше обычного, периодически впадал в задумчивость, то возбуждался, начинал быстро ходить по комнате, причём его глаза постоянно меняли цвет. Эту особенность Анна заметила уже во время знакомства и была ею очарована. От перепадов в Его поведении Зарубина начала испытывать дискомфорт и потребовала объяснений. Хоть и не сразу, но она их получила. Он признался, что проиграл много денег на бегах, да что там – Он практически разорён, но не это самое страшное. Хуже было то, что, пытаясь отыграться, Он наделал долгов, по которым пришла пора рассчитываться. Кредиторы больше не верили Ему на слово, денег никто не давал. И так Он умудрился повести рассказ, так умело выстроил мизансцену, что влюблённая женщина, нисколько не сомневаясь и не задумываясь, сама предложила материальную помощь. Но на покрытие всех долгов её денег не хватало, и она начала вслух строить планы, что можно предпринять. Некоторое время Он внимательно слушал её рассуждения, а затем, сделав вид, будто его только что осенило, нежнейшим голосом, как бы нехотя, сомневаясь и стесняясь, произнёс:
– Анечка, у тебя ведь есть мой подарок… – последовала пауза. – Его можно было бы заложить… Это же выход!
Зарубина потрясённо молчала. Нет, она готова была сама предложить то же самое, даже больше, готова была продать брошь, лишь бы спасти своего ненаглядного. Но сама, сама! Она верила в его благородство, но в этой его просьбе, высказанной с такой, казалось бы, непосредственностью, ей вдруг почудилась неискренность, какой-то подвох. Просьба «попахивала», было в ней что-то нечистое. Анне показалось, что её используют, а это было гадко.
Пауза затягивалась, и Анна не выдержала:
– Да, да, конечно! Я сейчас принесу!
– Анечка! Спасительница моя! Счастье моё! Я обещаю, нет, я клянусь, что верну её сразу, как только найду деньги! Тотчас же! Я буду писать, я заработаю. В газетах нынче недурно платят. Анечка! – его эмоции выглядели вполне искренними. Анне очень не хотелось разочарований, и она постаралась стереть из памяти царапнувшие её догадки.
С этого момента их встречи стали происходить реже, в отношениях появилась едва уловимая натянутость. Слово своё Он сдержал, брошь принёс. Одно время казалось, что всё идёт, как прежде – вечера, прогулки, Анна продолжала любить Его. Но вернуть прежнюю открытость не получалось, в душе у неё всё настойчивее начали звучать ноты страдания. Влюблённая страдающая женщина не способна была реально оценивать обстоятельства и принялась совершать ошибку за ошибкой. Она устраивала ему сцены ревности, требовала постоянного подтверждения любви и преданности, не могла побороть желания видеть его ежедневно и всячески искала встреч, не обращая внимания на косые взгляды знакомых. Мало-помалу он отдалился, перестал приглашать её куда бы то ни было. Она нервничала и злилась. В конце концов, Он прямо заявил, что больше так продолжаться не может, что она извела его подозрениями и требованиями. Это было ужасно, невыносимо. Несчастная, не помня себя, хваталась за каждую соломинку, лишь бы продлить иллюзию отношений, удержать, отсрочить неизбежное «прощай». Однажды он просто исчез, предоставив её самой себе. Спокойный поначалу, ненавязчивый роман закончился затяжным бурным расставанием, утомившим обоих. Но, как ни банально это звучит, время лечит, хотя и оставляет шрамы, периодически дающие о себе знать.
Два года Анна не решалась распроститься с брошью. Красота её завораживала, её хотелось держать в руках, рассматривать, примерять. Интересно, что носить это украшение фрейлине не хотелось вовсе. Было ощущение, что «не по Сеньке шапка». Всё равно, что нарядить в корону какую-нибудь неотёсанную кухарку. Зарубина, конечно, не сравнивала себя с кухаркой, но испытывала нечто подобное. Ей иногда казалось, что она владеет брошью не по праву, хотя та была создана именно для неё.
И вот, наконец, под влиянием момента Анна сочла справедливым расплатиться за перестройку дома этой вещицей, которая заставляла её досадовать на себя, на доверчивость своего замутнённого любовью и желанием разума. В общем, корить себя за собственную глупость, заставившую её, вопреки очевидному, добиваться признаний, а после унижаться, умоляя не покидать её или, раз уж так суждено, продлить агонию. Ей было нестерпимо стыдно, она искала оправдания и успокоения. Она отдала брошь Карновскому и постаралась даже память о ней изгнать из своего сознания.