Найти мертвеца

Сэйерс Дороти Л.

— Мы не можем много узнать о них, пока с ними не встретимся.

— Да, но или у Лейлы, или у этого парня… как там его… да Сото… мог быть мотив избавиться от Алексиса.

— Совершенно верно. Мы уже записали тех, кого надо проверить. Это все? О нет!..

— Нет. Сейчас мы переходим к моему личному, самому ценному подозреваемому, этому зловещему мистеру Мартину.

— И

это, — победоносным тоном проговорил Уимси, прибавляя в конце своего списка замысловатый росчерк, — прелестно закругляет наше расследование.

— Да, — нахмурила брови Гарриэт. — В таком случае… А почему бы вам не рассмотреть вот это? — спросила она не очень уверенным тоном. Затем она какое-то время быстро писала небрежным почерком.

Лицо Уимси помрачнело.

— Боже, они это сделали?

— Да. Не смотрите так. Они не могут ничего делать как следует, не так ли?

— Я кое-что скажу Умпелти.

— Нет. Вы должны избавить меня от этого.

— Но это абсурд.

— Нет. Вы думаете, у меня нет мозгов? Вы думаете, я не понимаю, почему вы примчались сюда через пять минут после этого известия? Конечно, это очень любезно с вашей стороны, и я должна благодарить вас, но вы думаете, мне это нравится?

С посеревшим лицом Уимси поднялся и подошел к окну.

— Наверное, вы подумали, что я вела себя слишком вызывающе, когда вы увидели, что я дала публикацию об этом деле? Да, я так и сделала. У особы, подобной мне, не было возможности вести себя иначе как нагло. Что, было бы лучше ждать, пока газеты вытянули бы для себя самые сочные кусочки из этого мусорного ящика? Я не могла скрыть своего имени — поскольку я под ним живу. Если бы я скрыла его, возникло бы еще одно подозрительное обстоятельство, не так ли? Однако, не считаете ли вы, что намного приятнее узнать, что только покровительство лорда Уимси оградит меня от таких людей, как Умпелти, и предостережет их от проявления ко мне открытой враждебности?

— Я боялся этого, — проговорил Уимси.

— Тогда зачем вы приехали?

— Чтобы вам не пришлось посылать за мной.

— О!

Возникла напряженная пауза, во время которой Уимси мучительно воскрешал в памяти сообщение, которое первоначально дошло к нему от Сэлкомба Харди из «Морнинг Пост» — Харди, пьянчужка и неисправимый пересмешник известил его по телефону: «Послушайте, Уимси, это ваша женщина Вэйн впуталась в еще одну сомнительную историю». Потом он вспомнил свой собственный неистовый и вселяющий ужас набег на Флит-стрит и яростное запугивание кающегося и сентиментального Харди до тех пор, пока в сообщении «Морнинг Пост» не задали должный тон комментариям прессы. Затем — свое возвращение домой, чтобы обнаружить, что полиция Уилверкомба уже осаждает его, правда, в очень вежливой и самой сдержанной манере, чтобы раздобыть сведения о последних передвижениях мисс Гарриэт Вэйн. И в конце концов, свою уверенность, что лучший способ избежать скверной ситуации это — держаться вызывающе — слова Гарриэт — даже если это будет означать публичное проявление своих чувств и уничтожит тонкую нить доверия, которая так осторожно и с таким трудом возникла между этой отчаянной раздраженной женщиной и им самим. Он не произнес ни слова, но наблюдал, как рушится его счастье в яростных глазах Гарриэт.

Между тем Гарриэт свершила действие, от которого сама ощутила, что была несправедлива, охваченная непомерной, необоснованной ненавистью, и воспользовалась случаем, чтобы унизить этого человека. Дело в том, что еще пять минут назад она была совершенно счастлива с ним, прежде чем не поставила его и себя в невыносимое положение, и она почему-то почувствовала, что еще что-то прибавилось к списку его обид. Она взвесила все и решила, что поступает с ним по-настоящему жестоко.

— По-моему, вы считаете и без всего этого рыцарского парада, что я и без того недостаточно унижена. Вы думаете, что можете восседать здесь весь

день как король Копетуа, благородный и великодушный, в ожидании своего народа, который припадет к вашим ногам. Конечно, все скажут: «Посмотрите, что он сделал для этой женщины — разве это не прекрасно с его стороны!» Это неприятно для вас? Вы думаете, что если вы будете продолжать в том же духе достаточно долго, я растрогаюсь и мне придется смягчиться? Итак, вы ошибаетесь. Это все. Наверное, каждый мужчина считает, что стоит ему проявить свое превосходство над женщиной и любая упадет в его объятия. Это отвратительно.

— Благодарю вас, — произнес Уимси. — Я могу быть всем, о чем вы говорите — покровительственным, вмешивающимся, самонадеянным, несносным и всем остальным. Однако дайте мне небольшой кредит и для ума. Вы думаете, что я не понимаю всего этого? Вы считаете, что любому мужчине, который относится к женщине так, как я отношусь к вам, приятно знать, что он должен прокладывать себе дорогу к ее сердцу под отвратительным бременем признательности? Черт возьми, я отлично понимаю, что у меня было бы больше шансов, если бы я был глух, слеп, увечен, умирал бы от голода, пьянства или беспутства, так чтобы вы могли бы посмеяться надо мной, будучи великодушной? Почему же вы полагаете, что я отношусь к собственным, самым искренним Чувствам как к чему-то опереточному, если бы это не спасало меня от горькою унижения наблюдать, как вы пытаетесь показать Крайнее отвращение к ним? Вы что, не понимаете, что эта проклятая шутка судьбы лишает меня простого человеческого права серьезно относиться к своим собственным страстям? Это что, особая привилегия для любого мужчины — доказывать?

— Не говорите так.

— Я бы не стал, если бы вы меня не вынудили. И вы должны быть справедливой и вспомнить, что вы причиняете мне боль гораздо больше, чем, возможно, причиняю ее вам я.

— Конечно, я ужасно неблагодарна.

— Черт!

Каждой выносливости есть свой предел, и Уимси достиг его.

— Благодарна, неблагодарна! Боже мой! Смогу ли я когда-нибудь избежать глупых разговоров об этих мерзких прилагательных? Я не нуждаюсь в одолжении. Мне не нужно сентиментальности. Я даже не требую любви — а я мог бы заставить вас дать мне что-нибудь в этом роде. Я хочу обычной честности.

— Хотите? Но это как раз то, чего всегда хочу я, и не думаю, что это надо специально добывать.

— Послушайте, Гарриэт. Я понимаю. Понимаю, что вы не хотите давать или брать. Вы стараетесь быть тем, кто жертвует, и вдруг обнаружили, что тот, кто жертвует, всегда бывает одурачен. И вы не хотите быть тем, кто берет, ибо это очень трудно, ибо вы понимаете, что берущий всегда заканчивает тем, что ненавидит дающего. Вы никогда не захотите счастья, зависящее от другого человека.

— Совершенно правильно. Это самые верные слова, которые вы когда-либо говорили.

— Прекрасно. Я уважаю это. Только вы должны сыграть в эту игру. Не форсируйте эмоциональную ситуацию, ведь в этом случае вы будете считать меня виновным во всем.

— Но я не хочу никаких эмоциональных ситуаций! Я хочу быть спокойной.

— О, однако! Вы неспокойная личность. Вы всегда попадаете в затруднительное положение. Почему бы не справиться с ним должным образом и после не насладиться этим? Подобно Алану Бреку, я хороший боец.

— И вы считаете, что я уверена в победе.

— Не связывайте мне руки.

— О, хорошо. Но все это звучит настолько скучно и утомительно… — проговорила Гарриэт и неожиданно разразилась слезами.

— Боже мой! — вскричал ошеломленный Уимси. — Гарриэт, дорогая, ангел мой! Упрямица моя! Сварливая моя Гарриэт! Не говорите так! — обезумев от жалости и волнения, он упал на колени. — Называйте меня как хотите, только не скучайте! Ради Бога, скажите, что вы не это имели в виду! Видит Бог! Разве я бесконечно не надоедал вам восемнадцать месяцев подряд? От такого содрогнулась бы любая здраво мыслящая женщина. Я знаю, вы однажды сказали, что если кто-нибудь выйдет за меня замуж, то это ради того, чтобы выслушивать мою болтовню, но надеюсь, такого рода штуки надоедают после непродолжительного времени. Я — болтун, знаю, я — болтун. Что же мне поделать с этим?