Найти мертвеца

Сэйерс Дороти Л.

— Все равно, — сказал Уимси, — по-моему, мы должны рискнуть. Я не думаю, что вам удастся обнаружить какие-нибудь письма и бумаги, однако вдруг вы отыщите еще что-нибудь. Ведь при помощи бумаги и чернил пишутся письма, а также книги, имеющие отношение к России. А от книг не так просто избавиться как от писем и документов. И мы должны выяснить прямую связь между Велдоном и Моркамом.

— Над этим сейчас продолжают работать, милорд.

— Хорошо. В конце концов, люди не устраивают заговоров, чтобы кто-то совершил самоубийство, шутки ради. Известно ли миссис Велдон что-либо о Моркамах?

— Нет, — сказала Гарриэт. — Я ее об этом спрашивала. Она никогда о них не слышала.

— Значит,

эта связь не будет очень дальней. Возможно, она будет относиться к Лондону или Хантингтонширу. Кстати, что из себя ПРЕДСТАВЛЯЕТ этот Моркам?

— Характеризовался как рекламный агент, милорд.

— О, неужели? Под этим родом деятельности можно скрыть множество грехов. Ладно, черт с этим, суперинтендант. Что же касается меня, то мне придется заняться чем-нибудь опасным, чтобы восстановить свою репутацию в глазах мисс Вэйн да и ваших тоже. Попытаюсь создать себе крутую репутацию, даже если для этого мне пришлось бы влезть в ружейное дуло.

— Да? — насмешливо заметила Гарриэт. — Когда лорд Питер вынужден прибегать к цитатам, он обычно в чем-то делает успехи.

— Замолчите! — парировал Уимси. — Ухожу отсюда прочь! Ухожу для того, чтобы ухаживать за Лейлой Гарланд.

— Ну-ну, поищем-ка да Сото.

— Я буду да Сото! — решительно произнес Уимси. — Бантер!

— Да, милорд?

Из спальни выплыл Бантер, который выглядел так представительно, словно никогда не рыскал в отвратительном котелке по трущобам Южного Лондона.

— Я желаю выступить в своей знаменитой роли безупречного Праздного Бездельника, хотя imitation tre's dificile [86] .

— Очень хорошо, милорд. Полагаю, вам надо надеть желтовато-коричневый костюм, который мы так не любим, с носками цвета осенней листвы, и взять к ним ваш огромный янтарный портсигар.

— Как скажете, Бантер, вам виднее. Я склоняюсь перед вами побежденным.

Уимси галантно поцеловал ему руку при всем собрании и исчез во внутренних апартаментах.

86

Подражание очень трудно (франц.).

Глава 32

Свидетельствует фамильное древо

Понедельник, 6 июля

Завоевание Лейлы Гарланд следовало обычным ходом. Уимси настиг ее в чайном заведении, изящно отрезал от двух сопровождавших ее приятельниц, затем накормил, сводил в кинотеатр и похитил в Беллевью на коктейль.

Молодая леди демонстрировала почти пуританскую осторожность, находясь с Уимси только в многолюдных помещениях этого красивого отеля, и доводила милорда почти до бешенства рафинированностью своих манер за столом. Тем не менее, наконец, ему удалось провести с ней один маневр в углу холла за пальмовым деревом, где за ними никто не мог подглядеть и которое находилось далеко от оркестра, так что они могли слышать друг друга. Оркестр был одной из наиболее приводящих в ярость особенностей Беллевью, и беспрестанно играл бессмысленные танцевальные мелодии с четырех часов пополудни до десяти вечера. Мисс Гарланд наградила его сдержанными словами одобрения, однако заметила, что ему еще далеко до оркестра, в котором ведущую партию играл да Сото.

Уимси осторожно повел беседу о прискорбной рекламе, которую вынуждена была претерпевать мисс Гарланд в связи со смертью Поля Алексиса. Мисс Гарланд согласилась, что это весьма неприятно. Мистер да Сото тоже очень и очень расстроен. Джентльмену

ведь не нравится, когда его приятельница подвергается стольким бесцеремонным и неприятным вопросам.

Лорд Питер Уимси порекомендовал мисс Гарланд повсеместно демонстрировать благоразумие.

— Конечно, — сказала Лейла, — мистер Алексис был милым мальчиком и всегда вел себя как истинный джентльмен. И был чрезвычайно предан мне. Но едва ли он был мужественным человеком. Девушка не могла не отдать предпочтение настоящему мужчине, который чем-то ЗАНИМАЕТСЯ. Таковы девушки! Даже несмотря на то, что мужчина может быть из очень хорошей семьи, и не ОБЯЗАН чем-либо заниматься, однако он может ДЕЛАТЬ что-то, разве не так? (томный взгляд на лорда Питера). Вот такого сорта мужчины нравятся Лейле Гарланд.

Она считала, что намного утонченнее быть человеком благородного происхождения, который ДЕЛАЕТ что-то, нежели человеком благородного происхождения, который только РАССКАЗЫВАЕТ о своем благородстве.

— Но Алексис ведь был благородного происхождения… но откуда девушке знать? Я хочу сказать, что легко — говорить, не так ли? Поль, то есть, мистер Алексис часто рассказывал удивительные истории о себе, но насколько я полагаю, он их придумывал. Он был этаким мальчиком из романов и исторических книг. Но я говорила ему: «Что хорошего в этом? — говорила я. — Вот, пожалуйста, ты не зарабатываешь и половины денег, которые зарабатывают некоторые люди, я могу их назвать, и что хорошего ты делаешь, даже если ты русский царь?» Вот так я сказала.

— Алексис говорил, что он — русский царь?

— О, нет, он только говорил, что его пра-пра-бабка или кто-то там еще была замужем за кем-то, кто, возможно, был высокопоставленным. А я спросила: «Что хорошего говорить „если бы“»? Во всяком случае, сказала я, теперь все они свергнуты вместе со всеми своими царскими привилегиями… И ты все-таки собираешься во что бы то ни стало подробно разузнать об этом? Поль утомил меня рассказывая о своей знаменитой пра-прабабке, а в конце концов замолчал и больше вообще ничего не рассказывал. Наверное, понял, что девушку не могут очень-то заинтересовать чьи-то прабабки.

— Кем же все-таки была его прабабка, как он считал?

— Точно не знаю. Он без умолку болтал об этом. Однажды он даже написал мне все это, однако я сказала ему: «У меня от тебя головная боль, и, кроме того, из того, что ты рассказываешь, видно, что никому из твоего народа не стало лучше, чем могло бы быть, поэтому я не понимаю, чем ты хвастаешься. Значит, по-моему, уважать здесь некого, а если всякие там принцессы с огромными деньгами не стоят уважения, сказала я, то не понимаю, для чего кто-то будет обвинять и не уважать девушек, которым приходится самим зарабатывать себе на жизнь». Вот что я ему сказала.

— Конечно, вы абсолютно правы, — проговорил Уимси. — У него, наверное, была какая-то мания по этому поводу.

— Ахинея, — небрежно произнесла мисс Гарланд, позволив своей рафинированности на какое-то время улетучиться. — Я хочу сказать, что он был немного глуповат, когда касался этой темы.

— Очевидно, он придавал этому большее значение, чем оно заслуживало. Вы говорите, он записал вам все это?

— Да, записал. А потом, однажды, опять явился, очень взволнованный. Спросил, сохранилась ли у меня та бумага, которую он написал. «Точно не знаю, — ответила я. — Меня совсем не интересует это. Ты что, считаешь, я храню каждый обрывок бумаги с твоим почерком? Как героини романтических историй? Поэтому, — сказала я, — позволь-ка сказать тебе, что не храню. Любое, что представляет ЦЕННОСТЬ, я буду хранить, а не всякие ерундовые кусочки бумаги».