Найти себя
Шрифт:
– Бабушка,– как можно вежливее произнес я,– заплутал я малость. Мне бы переночевать.
– А ты чуток влева возьми, дак там и узришь дорожку-то. А уж от ей через пяток верст вправо возьми, да чрез вражек, а опосля чрез речку, а потом...
– Да ты что, старая, сдурела, что ли?! – возмутился я.– Куда я ночью пойду-то?!
– А тогда чего ж тебе надобно? – раздался ответ.
– Сказал же, переночевать!
– Ишь какой,– хмыкнули за дверью.– Дак, можа, ты тать шатучий. Эвон их сколь ныне развелося.
– Да какой там тать! – вознегодовал я.
– А мне почем ведать? – логично заметил голос.
Я призадумался. Вообще-то она права. А как переубедить?
– А у тебя крест есть ли? – осведомились из-за двери.
Моя рука невольно потянулась к футболке вроде как с проверкой, хотя чего там проверять – я ж вообще некрещеный, а потому таких вещей отродясь не нашивал.
– А как же,– выдавил я.– Так что не тать я, не тать!
Главное, лишь бы открыла, а там можно изобразить тщательные поиски, после чего заявить, что, очевидно, шнурок разорвался по дороге.
– Дык и тати не басурмане,– парировал голос,– и тож во Христа веруют.
Я опешил. Тогда зачем она про крест спрашивала? Из праздного интереса, что ли? Ничего себе, любопытство взыграло ближе к полуночи.
– Ну ладно уж,– сжалилась недоверчивая хозяйка.– Чую, и впрямь молод ты для татя. Тока... просунь мне его под дверь,– строго потребовала бабка.
Вот это я влетел. И чего теперь делать, ума не приложу. А ведь говорил мне папочка, что врать нехорошо, сколько раз говорил. Да и сам я вроде бы в жизни старался обходиться без этого, а тут... Дернул же меня черт ляпнуть...
Эх, мне бы времени минут десять, и я бы как-нибудь исхитрился его соорудить. Надергал бы пару ниточек из футболки, связал две палочки... Словом, соорудил бы подобие, но...
– Ой! – Я вложил в голос как можно больше испуга.– Кажется, я его потерял.
За дверью кто-то меленько и злорадно, как мне показалось, захихикал. Будто уличили меня в чем-то запретном и теперь радовались.
– Тады иди отсель, странник,– раздался убийственный вердикт.
То ли показалось, то ли последнее слово и впрямь было произнесено с изрядной насмешкой.
– Да куда мне идти-то?! – взревел я.– Ночь на дворе! Я ж только до утра приютить прошу.
– Ну да, оно тебе ныне и надобно лишь до утра. Знамо дело,– вновь раздалось непонятное.
– Ведь околею, и... грех на вашей совести будет, хозяюшка,– срочно ввел я в бой новый аргумент.– Разве можно душе христианской дать пропасть ни за грош?!
За дверями в течение бесконечно долгого для меня времени о чем-то мучительно размышляли, после чего потребовали:
– Чти «Отче наш».
Идиотское требование окончательно взбесило меня. А гимн богу Энки или гимны Заратустры ей не надо процитировать?! А то я могу. Как там у него? «К молитве снизойди, приблизься к возлияньям, что в жертву мы приносим, прими их для вкушенья, возьми их в Дом Хвалы»... А что – тоже молитва.
Интересно, в этой деревне все так забавляются с прохожими в час ночи? Нет, если бы знал эту молитву, то отнесся бы поспокойнее, но ни «Отче наш», ни Исусову [8] молитву, ни «Богородицу-деву», которая неизвестно чему радуется, ни прочее из требуемых от меня текстов я при всем желании прочесть не мог ввиду полного незнания.
Из божественного у меня в памяти имелось много чего. К примеру, учение древней Стои или понятия единого, возможного и необходимого сущего в изложении Ибн Сины. Даже о христианских направлениях я тоже мог бы поведать. Допустим, пять доказательств бытия бога Фомы Аквинского или учение о божественном озарении Бонавентуры.
8
Федор произносит имя Христа именно так, как тогда было принято на Руси, без сдвоенных гласных и согласных – не Авраам, а Аврам, не Сарра, а Сара, потому и не Иисус, а Исус.
Словом, всякого разного в голове хранилось изрядно, вот только связанного с православием – увы.
Не мое оно.
Я специализировался на зарубежной философии. Разве что если как следует поднапрячься – все-таки давно, еще на первом курсе дело было,– то смог бы припомнить Книгу Бытия, да и то лишь в аспектах ее сравнения с шумерским «Энума элиш».
А может, сказать ей о Световиде? Мол, я не сам по себе – волхв прислал. Хотя да, он же говорил о нем не упоминать. Ну и ладно – сам справлюсь. Но... не справился.
Краткий экзамен по «Закону божьему» был мною провален напрочь. Как результат, мне выставили в виртуальной зачетке жирный кол, выразившийся в том, что я был отправлен бабкой-невидимкой туда, откуда пришел, причем с ласковыми напутствиями лечь себе, яко подобает покойнику, и лежать тихохонько, а не лазить по ночам к православному люду.
При этом она еще и обзывала меня по-всякому, начав с какого-то опыря и заканчивая выходцем.
А завершила старуха свою гневную отповедь, преподав мне урок по знанию текстов Священного Писания, принявшись цитировать какой-то длиннющий кусок. Признаться, кроме часто повторяемых ею слов «боже, господи, всевышний» да еще «спаситель», я ни черта не понял, но героически выслушал, ни разу не перебив, поскольку к этому времени взял себя в руки.
Добиться, чтобы меня пустили на ночлег, было вопросом жизни и смерти, а потому все заморочки вредной бабуси следовало выдержать стоически, в надежде что старуха оценит мое прилежание.
«В конце концов, пусть себе тешится,– рассудил я.– Авось рано или поздно надоест, и тогда она меня пустит».
От нечего делать я стал подумывать, что на этой хате свет клином не сошелся – вон и другие стоят. Вот только собачий лай, то и дело слышавшийся вокруг – эдакий ленивый ночной перебрех на досуге, оптимизма не внушал. Там в случае неудачи мне дешево не отделаться, и разодранные джинсы, скорее всего, окажутся лучшим из всех последствий. Правда, говорят, что гавкающий пес не кусает, но не все же время он будет лаять. Найдет время помолчать и вдумчиво тяпнуть непрошеного гостя за вкусное местечко.
Опять же волхв – зря, что ли, он упомянул про крайнюю избу?
А потом до меня наконец-то дошло, почему бабка не хочет впускать меня в дом. Она же, дура старая, решила, что я – не человек, а покойник. Этот, как его, опыр. Тогда все понятно. Пускать в дом мертвеца, чтобы он выпил из тебя и прочих домочадцев кровь, и впрямь глупо.
Вообще-то додуматься до этой элементарщины надо было гораздо раньше, но, во-первых, после длительного пребывания на морозе у меня закоченело не только тело, но и мозги, то есть даже простейшие мыслительные процессы стали как-то изрядно тормозиться, не говоря уж о построении неких логических цепочек и ассоциаций.