Назад в СССР 5
Шрифт:
Дабы не портить момент счастья тете Гале, что кружилась беззаботно в объятиях гасконца, пусть уже не молодого, но, как известно, у настоящих мушкетеров и двадцать лет спустя шпага тверда.
Песня, наконец, стихла. Гусар галантно чмокнул даму в щечку, приобняв ее за талию. Мельком я увидел, как наливается помидорным цветом морда дяди Пети. Решил, что во избежание оказий дальше тянуть никак нельзя. Схватил за руку гусара и коротко, но сильно дернул ее на себя:
— Уважаемый, давайте отойдем, разговор есть.
От рывка рука театрала бессовестным образом соскользнула с талии
Такого дядя Петя точно уже стерпеть не смог и вмиг нарисовался рядом с нами. Не думал, что пьяненькие и пузатые могут прыткость такую проявлять.
— Ах ты, гнида! — проревел дядя Петя и зарядил кулаком в гусарский нос.
И быть бы тому носу битым, а усам помятым, но я успел среагировать и выдернуть театрала на себя. Кулак просвистел возле его уха, а на руке дяди Пети вмиг повисла жена и еще какие-то мамки.
Глава 20
Театрал смекнул, что рискует свой холеной физиономией, за которой он, судя по выбритости поверхности и запаху “Шипра”, ухаживал тщательно, и поспешил укрыться в глубине зала.
Но не тут-то было. Дядя Петя, несмотря на вцепившихся в него барышень, догнал его ловко. Судя по выкрутасам ревнивца, он был минимум мастером спорта по одному из самых экзотических видов — бег с повисшими на теле женщинами. И не скажешь, что в миру — обычный спокойный бухгалтер, и даже очки иногда носил. Вот что крыса-ревность, подпитанная горячительным, с бухгалтерами сотворить может. Из клерка вмиг мужика-воина состряпала, что и в морду двинуть запросто может, и выпить горазд. И вообще собирается драку массовую затеять.
Но, как известно, свадьба без драки, что веревка без мыла. Я встал на Пути разъяренного дяди Пети, но тетки, что висели на его совсем не по-бухгалтерски квадратной фигуре, восприняли это почему-то как акт нападения на их дражайшего Петра и мигом переключились на меня. Отлипли от бухгалтера и повисли на мне, чтобы я никому, а в особенности деде Пете, в морду дать не смог.
Делать я этого не собирался, хотел просто сгладить разъяренные потуги Петра, но в итоге оказался в западне. С моим весом в каких-то восемьдесят плюс, бегать с тетеньками на теле (вес некоторых превышал даже мой) я совсем не умел. Короче, бухгалтер оказался из меня так себе. А грубо отлеплять женщин от своего тела тоже не привык. Неудобно как-то. Решил, что повисят чуток и сами отпадут.
Но одного не учел. Дядя Петя, почувствовав свободу, словно бык, выпущенный на улицы испанского городка (даже ноздри раздувал как рогато-копытное), ринулся на соблазнителя своей жены.
Театрал охнуть не успел, как получил в глаз. Визг, крики. Гости сбежались в центр зала, смяв по пути пару худосочных официантов в пингвиньих жилетках. Разгоряченная публика уже сама хотела поучаствовать в гусарско-бухгалтерском конфликте. Дело запахло керосином и другими горючими жидкостями. “Невинный” удар в глаз грозился перерасти в массовые беспорядки.
Я мельком глянул на жениха с невестой. Лиза вцепилась в рукав Быкова, не давая тому поучаствовать в разборках. Жаль. С Быковым мы много уже дел провернули вместе, бок о бок. А тут придется одному все разгребать.
—
Театрал, смекнув, что от дяди Пети ему не уйти, мужественно принял бой. Встал в красивую стойку английского боксера времен Джека-Потрошителя. Грозно так встал, и свежим фингалом светил, как Годзилла “прожектором”.
Но пьяному дяде Пете было начхать на приемы английского бокса, Потрошителей и прочих Годзилл. Он вмиг смел гусара вместе с его модной стойкой и фингалом. Мужчины сцепились и, прокатившись по полу, соприкоснулись всеми своими точками с полированной поверхностью мрамора.
Гости уже хотели кинуться на помощь, часть к дяде Пете, другая часть, которая его не знала, автоматически решила встать против, но, на мое счастье, музыка заглохла. Музыканты перестали играть, но инструментов из рук не выпускали. Правильно, молодцы, ребята, ими, если что, отбиваться проще, особенно гитарой, а лучше бас-гитарой. Она поувесистей будет и лады у нее шире, что гриф делает длиннее, а замах сподручнее.
Так вот, в образовавшейся тишине я сумел, наконец, выкрикнуть волшебное слово так, что услышали меня все.
— Милиция! — гаркнул я. — Немедленно прекратить безобразие!
Еще бы в свисток дунуть, но не привык я на свадьбы со свистками ходить.
Пока такая фраза действовала очень даже магически. Для любого советского гражданина, даже отягощенного девиантной бравадой, такой окрик означал одно — нужно срочно сматывать удочки, или, не дай Бог, грозит трезвяк, штраф, на работу сообщат, премии лишат, на товарищеском суде разберут, в стенгазете пропесочат — с бутылкой в обнимку нарисуют, а если из партии исключат, то вообще с работы слететь можно. И тогда трындец — теща жену заберет.
Потом такая фраза, по понятным причинам, не будет уже иметь такого эффекта, ее придется поменять на более вескую и угрожающую: “Мордой в пол, работает омон”.
Все это быстро пронеслось в головах дебоширов, и люди замерли. Кто-то растащил клубок из тел дяди Пети и театрала по сторонам и помог им подняться.
Мне наконец удалось протиснуться к Гусару, я схватил его за локоть и вытащил в холл. Сзади уже заиграла музыка — инструменты для драки так и не пригодились, повезло музыкантам. Из всех самым уязвимым был барабанщик. Палочками много не навоюешь. Даже клавишник может ионикой по башке трахнуть, а вокалист стойкой микрофонной огреть.
Что ж, зато барабанщики обычно – ребята самые мускулистые, так что все по справедливости выходит.
Я уволок гусара в укромный угол и только тогда отпустил его руку.
— В чем дело, молодой человек? Что вы меня тискаете?
— Ты кто такой? — я подошел ближе, несмотря на его возражения по поводу нарушения границ личного пространства (слов таких еще не знали, но я прочитал претензии во взгляде) и зажал его в углу.
— Я перед вами не обязан отчитываться, — в глазе театрала мелькнул испуг (второй заплыл, и разглядеть в нем что-то стало проблематично). — Безобразие! Что за допросы на празднике? Я буду жаловаться в милицию.