Назад в ссср 6
Шрифт:
Я снова подхватил оставленный на земле нож и уже мчался на врага. Судя по его стону, каменюга явно сломал ему пару ребер, быстро ему не очухаться.
Вот до него пять шагов, три, два. Но противник взял себя в руки и сумел собраться. Встал на ноги, корчась от боли, и встретил-таки меня выпадом ножа.
Я в последний момент еле успел скользнуть в сторону. Лезвие противника оцарапало мне бок, пропоров футболку.
Рефлекторно ударил в ответ. Хрясь. Мой нож почти по самую рукоять вошел в шею ублюдка. Удар сбоку получился отменный. Сдохни, тварь!
Киллер захрипел
Я не пытался его спасти. Бесполезно. А даже если бы и была такая возможность, я бы предпочел, чтобы он загнулся. Когда гнев чуть схлынул, я опомнилися и тряхнул бездыханное тело. Перевернул его на спину:
– Кто тебя послал, урод?! Говори! Ну!!!
Но тело обмякло. Из шеи торчит нож. Противник мертв. Черт! Не успел его расспросить. Надо было в корпус бить, а не в шею. Но все произошло на автомате. Когда было выбирать? Чуть промедлил бы и сам лежал сейчас с клинком в сердце. Главное, я жив, а дальше будем посмотреть.
Я не стал вытаскивать нож. Пусть прокурорские так осматривают. Оттащил тело ближе к середине газона, куда доставали отблески фонаря. Гад оказался тяжелый, а я и так почти без сил. Чуть не сдох, пока тянул его волоком одной рукой по земле.
Откинул капюшон. Бл*ть! Не может быть! Ни хрена не понимаю…
На место происшествие, казалось, съехались все правоохранители города. Прокуратура, милиция, Горохов с Погодиным и Катковым. Еще парочка машин скорой помощи.
Газон возле МВД-шной общаги превратился в подобие присутственного места, кишащего людьми в форме. Подняли Паутова. Он лично фотографировал труп, не доверяя дежурному криминалисту. Рядом с ним терся Катков, который по указке нашего шефа блюдил за должной фиксацией всех следов произошедшего.
– Да-а… Как же так, Андрей Григорьевич? – Горохов выкуривал одну сигарету за другой. – Как тебя угораздило?
– Самооборона, Никита Егорович. – Я уже Галине рассказал. И прокурору. И даже Сафонову.
Да, тот тоже примчался на громкое дело, ходил с деловым видом, размахивал руками и давал указания следственной группе по документированию места происшествия. Вот падла. Видно, засадить меня хочет.
– Все понимаю, – кивнул Горохов. – А мотив какой покушения на тебя? Почему он на тебя напал-то? И что он здесь вообще делал?
– Меня он пришел убивать, – спокойно ответил я. – Но сам сдох. Бывает, дичь убивает охотника. Особенно если дичь оказалась хищником.
– Бред… – Горохов мерил шагами пространство возле лавки, на которой я сидел. – Зачем ему тебя убивать?
– Сам в шоке. Получается, он с ними в одной связке.
– Это надо обмозговать… Придется тебе на работу пока не выходить. Сам понимаешь, сейчас ты под прицелом. Еще дело могут против тебя возбудить. Надо все порезы твои в травмпункте сегодня же засвидетельствовать, – Горохов кивнул на мое перебинтованное запястье (скорая
– Это обязательно. Хоть там и царапина. А насчет работы – не согласен.
– Они за своего сейчас топить будут, – Горохов глянул в сторону “лесников” в синей форме с черными петлицами. Эх, Андрей, чую, начнется заварушка.
К нам пружинящим шагом подошла Галя. Значит, уже закончила описывать место происшествия.
– Андрей, – она опустила глаза. – Тут такое дело… Мне придется взять тебя под подписку о невыезде.
– С ума сошла, Галь? – тут уже я не выдержал. – Это же я. Петров!
– Просто, понимаешь, убийство следователя прокуратуры – преступление Союзного масштаба.
– Это не убийство и не преступление, а самооборона! Я уже говорил. А то, что Горин меня пришел ликвидировать, так это к прокуратуре вопросы, а не ко мне. Он выманил меня на улицу, швырнув в окно записку, привязанную к кирпичу. Изъяли ее? Хоть и написана печатными буквами, но ведь можно примерно почерк прикинуть и сличить. По направлению движений штрихов, по степени нажима, по наклону, это уж тебе криминалисты-почерковеды лучше расскажут. Зацепка есть.
Но ответом мне несколько секунд была тишина.
– Нет там никакой записки, – виновато проговорила Галя.
– Как – нет? – у меня аж челюсть отвисла.
– И обломка кирпича нет в твоей комнате. Только разбитое стекло и осколки в сковороде с яичницей.
– Твою ж мать! Думаешь, я все придумал?
– Тише, Андрей… Мы разберемся. Ты же меня знаешь. Если Горин оказался гнидой, я до истины докопаюсь, даже если это повредит репутации городской прокуратуры, – потом она сбавила тон: – А ты, Андрей, сейчас, главное, на рожон не лезь. Под подпиской побудешь для общего спокойствия, чтобы массы не будоражить. А вы, Никита Егорович, подготовьте соответствующий приказ о временном отстранении Петрова от служебных обязанностей.
– Он на больничном, – незаметно подмигнул мне Горохов. – И так не у дел пока.
– Замечательно, – Галина совсем не радостно, задумчиво потеребила петлицу на синем кителе. – Так всем лучше. А Горин всегда был себе на уме. Амбиций слишком много, мозги вроде есть, но что-то с ним не то было. Не раскусила я его вовремя.
Последние слова Галина произнесла с явным сожалением, хотя и пыталась придать голосу твердость. Мне даже показалось, что в свете робкой луны в ее глазах блеснули слезы. Я присмотрелся. Нет, показалось. Просто отсвечивает. Сильная женщина Галя. Ее помощника и ухажера только что прирезали, а она отрабатывает как стандартное убийство. Не дает эмоциям хода. Или у нее их нет?
Теперь я понял, что Федорову совсем не знаю… С самой первой нашей встречи в стационаре хирургии больше двух лет назад, когда она пришла снимать с меня показания, я так ее и не раскусил. А думал, что разбираюсь в людях, в женщинах… Эх.
К нам подошел Погодин:
– Андрюх! Что за фигня?
Лицо у него было – хоть комикс рисуй, да оно и понятно. Я кивнул ему, предложив отойти. Мы зашли за вереницу пустых милицейских и прокурорских машин. Я огляделся. Вокруг никого, можно говорить: