Назначенье границ
Шрифт:
— Мы благодарим вас от лица нашего короля и сына.
Канцлер Аурелии склоняется перед королевой.
16 мая 1451 года, окрестности Рагоне, ранний вечер
За краем пожарища нашелся солдатский котелок с оплавленным краем, дальше — мятая кружка. В дровах недостатка не было: край леса тоже прихватило огнем, и ветви поваленных деревьев стали сухими и хрупкими — ломай голыми руками. В глубине леса Марк — имя пришло само, пока мужчина ударами ноги превращал обгорелую сосенку в три бревнышка, — отыскал ручей, набрал воды, через шарф процедил ее от все того же пепла.
Марк вылил в котелок херес из фляжки, вздохнул: «Pedro Ximenes», гордость королевства Толедского, тридцать лет протомился в солере, чтобы бездарно сгинуть в почти кипятке, утратить густоту и цвет. Остались только сладость да аромат, что сбивал с ног и отчасти заглушал адскую вонь.
На шее висел золотой медальон. Марк открыл его и при свете костра рассмотрел. Одна створка хранила русый локон, другая — портрет девочки лет двенадцати. Тонкие золотые буквы по кругу: Антуанетта д'Анже. Дочь? Сестра? Мужчина покатал на языке «Марк д'Анже» и поморщился. Нет, не его имя — но чье, и чей портрет он носил на шее?
Марк пошарил под рубахой — вспомнилось, что на кресте выгравировано его имя. Рука нашла лишь пустоту.
Медальон с неведомой девочкой был, а креста — не было.
Потеря наполнила душу страхом и острой тоской, натолкнувшейся на преграду беспамятства.
Ночь опустилась по-летнему быстро; впрочем, лето ли сейчас — сырой туман крался по поляне, забирался в прорези пурпуэна… Плащ потерялся там же, где и память, где и сумка с приказами. Остались только непривычная пустота под правой рукой, да вытертая полоса на черном бархате.
В сумке Марк носил бумаги, которые нельзя доверить и адъютанту. Приказы касательно судьбы Северной армии, охранявшей границу с Франконией. Северян перебрасывали на самый юг, на границу с дружественным королевством Толедским, но не всех: кое-кому предстояло под арестом вернуться в Орлеан «для наитщательнейшего расследования». Филипп д'Анже, епископ Ангулемский, получил достоверные сведения о том, что армия скуплена агентами Франконии на корню.
Д'Анже… старший родич девочки с медальона. Канцлер Аурелии. Марк опустил веки, собирая из цветных пятен картинку. Сухое невыразительное лицо с короткой черной бородкой и ровно постриженными усами, и неожиданно живые, яркие голубые глаза в вечном прищуре…
Девочка же — племянница канцлера и невеста Марка, до наступления брачного возраста воспитывавшаяся в монастыре.
Все это казалось какой-то ерундой, праздной мелочью, и, главное, плохо отвечало на вопрос «Что здесь произошло?». Пламя вылизывало сухие смолистые дрова, золотые искорки бесшумно взлетали к небу. Тишина пугала едва ли не больше, чем пепелище, с которого ушел Марк. Ни уханья совы, ни возни мелких зверушек в подлеске. Словно остался единственным выжившим после неведомой, невообразимой беды.
— И пошлю огонь на землю Магог и на жителей островов, живущих беспечно, и узнают, что Я Господь… [1] — проговорил себе под нос Марк.
Вокруг была не земля Магог, а север Аурелии, окрестности Реймса.
Память возвращалась слишком медленно, кружила вокруг главного, словно трусливая сука, опасавшаяся подобраться к кабану.
16 мая 1451 года, Орлеан, вечер
— Пророчество о Вавилоне, которое изрек Исаия, сын Амосов, — читает, почти не глядя в томик Писания, шевалье де Сен-Омер.
1
Иез. 39:6
Принцесса Урсула благосклонно кивает. На прошлой неделе она уже слушала чтение Книги Пророчеств о языческих народах, и на следующей придется — у шевалье де Сен-Омера есть свои излюбленные места в Ветхом Завете, и когда наступает его очередь читать Ее Высочеству, он не утруждает себя разнообразием. Ведь чем больше повторений — тем лучше дойдут слова, верно?
Чтец он хороший, отличный чтец, лучший из всех, что есть в свите принцессы Урсулы и ее супруга. Звучный голос богат обертонами, как хорошая вышивка — оттенками, шевалье не частит и не мямлит, как многие прочие.
Баритон шевалье де Сен-Омера, сидящего неподалеку от принцессы Урсулы, отдается у нее в хребте. Еще от него почему-то ноет поясница, мерзко тянет в низу живота. Урсула Франконская кладет вышивку на колени, протягивает руку и фрейлина подает ей шаль. Женщина повязывает теплую шерсть вокруг поясницы. Шевалье не прерывается, он, кажется, и вовсе не здесь. Там, где на Вавилон идет войско. Для Сен-Омера Орлеан и есть тот ветхозаветный Вавилон, языческий непокорный град…
Шевалье де Сен-Омер — ревностный вильгельмианин, набожный дворянин и верный слуга ее мужа. Урсула склоняет голову, прислушиваясь к чтению.
— Поднимите знамя на открытой горе, возвысьте голос; махните им рукою, чтобы шли в ворота властелинов. Я дал повеление избранным Моим и призвал для совершения гнева Моего сильных Моих, торжествующих в величии Моем…
Будь у принцессы такая возможность, она бы выгнала в шею Сен-Омера, отправила по комнатам фрейлин и легла в постель, попросив нагреть мешочек с солью. Прижать к животу горячее, свернуться клубочком и спать… но у Урсулы Франконской, супруги герцога де Немюра, такой возможности нет. Вечер расписан по часам. А прерывать чтение Писания она не может себе позволить. Это неприлично и немыслимо… и разве не исцелит слово Господне любой недуг?
— Большой шум на горах, как бы от многолюдного народа, мятежный шум царств и народов, собравшихся вместе: Господь Саваоф обозревает боевое войско. Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю.
Урсула выпрямляет ноющую спину, раскладывает на коленях клубки с шелком, выбирает иголку. Пальцы чуть отекли, почти и незаметно, только когда пытаешься попасть иглой по переплетениям канвы, понимаешь, что руки утратили былую сноровку. От чтения слегка мутит, и от чтеца, и от вышивки.