Назначенье границ
Шрифт:
Хозяин задумчиво кивает, потом отводит взгляд от играющей в лунном луче мошкары. Что отвечать послам Гензериха, что будет через год, а тем более — через пять лет, зависит от нынешнего разговора.
— Я нашел еще одного союзника, — наконец улыбается гунн.
Гость слегка удивляется. За это время царь царей потерял брата, приложил много усилий, чтобы потерять — они очень долго отлично ладили, но власть делает с людьми странные вещи — а вот о приобретениях консул не слыхал, и люди его не слыхали.
— Я долго искал, ты знаешь, — щурится хозяин. О разнице между жрецами, которые только морочат голову, и теми, кто действительно служит могучим силам, они говорили давно, очень давно.
— И нашел? — про меч, принадлежавший богу войны, гостю уже успели рассказать. Еще в Городе успели.
— Да.
Гостю никогда особенно не нравились эти поиски. Он раньше любил здесь бывать. Здесь все устраивались спокойнее и разумней, чем дома. И людей убивали по простым невздорным причинам. И не так часто, как можно было бы подумать. Будет грустно, если старый приятель связался с шарлатанами — и еще грустнее, если он связался с кем-то настоящим.
— Я слушаю.
— Она действительно существует. И позволяет достичь очень многого. Того, что не под силу даже самым могучим.
— Ты же рассказываешь это мне зачем-то? Я слушаю.
Вот и хорошо, вот и не надо ходить кругами.
— Я хотел бы предложить и тебе примкнуть к нашему союзу.
— Что за союз и кто союзник? — Гость смотрит на хозяина и видит — он рад. Он искренне рад, что все оказалось так просто. Он серьезен, Мария и Минерва, он верит в то, о чем говорит. — Что за союз, кто союзник и зачем тут я?
— Вместе мы можем покорить весь мир, — это и не шутка, и не воодушевляющая речь. Констатация факта. — Создать державу, что простоит тысячу лет. Другим, — отмашка в сторону дворца, — я предлагать не стану, тебе — да.
— Такими словами и девушку на сеновал не завлечешь…
— Девушка-то нынче торопливая пошла, даже уговоров слушать не желает, — через смех проступает напряжение.
— Это не девушки торопливы, это мы постарели. — Мне полвека, тебе немногим меньше, если ты узнал что-то важное и хочешь поделиться, говори. Зачем мне весь мир — я с одной его десятой не знаю, что делать…
— Постарели? — смех раскалывается надвое, хриплые грубые ноты — и серебряные, хрустальные, совсем чужие. — Да нет, рановато еще. Я расскажу, конечно. Расскажу, покажу, только хочу, чтоб ты понимал, зачем…
— Скучно одному? — и это настоящий вопрос.
Ромей — он и есть ромей, что с ним ни делай. Скучно — нелепое слово. Одному в степи скучно? Нет, нисколько. Только вдвоем лучше, намного лучше… даже если вдвоем с врагом, а если с другом, то кто остановит?..
— Я уже не один, и один не буду.
— С ним. — Кажется, вот она, причина, по которой у хозяина стало на одного брата меньше. На единственного брата. То ли они это чудо не поделили, то ли все еще хуже.
— С ней, с ним… — пожимает плечами гунн. — Сделай то же самое, я подскажу, как. Это просто. А дальше — проси, чего хочешь. Бессмертия, силы, чутья, памяти… если бы ты был такой молодой дурак, каким ты никогда не был, я бы сказал «и станешь непобедимым». Я скажу иначе — «то, что мы построим, не победит никто».
— Как построим? И что взамен? — Плохой разговор, очень плохой. Любого Гензериха предпочел бы. Хозяин о первой любви, да что там, о первой войне так не говорил.
— Силой оружия, победы, славы, золота, мудрости… — хозяин улыбается. Так, как строят. Так, как строят все и всегда. — Взамен… почти ничего. Просто быть с Ней вместе. Дать ей видеть, чуять, ощущать, только это.
— Потому что само оно не может… без плоти и без согласия, а значит без человека, — очень похоже на то, о чем его некогда предупреждали. Он тогда засомневался — одно дело неприятные полупрозрачные полотнища разных размеров, другое — настоящее существо, с которым можно договариваться. Впрочем, проверить просто. — Можешь показать?
Хозяин осекается, прислушивается то ли к свиристящему щеглу, то ли к чему-то за спиной — правда, там только редкие прибрежные кусты и больше ничего. Поднимает голову, смотрит в упор.
Глаза — не различить ни белка, ни зрачка, черная блестящая гладь, словно зеркало ночной воды, но взгляд — есть, и в нем явственно читается любопытство.
Это еще не сама сила, это еще не ответ на просьбу показать — это гунн думает, и та, кого он поминал, тоже думает.
Только вот о разном…
Кажется, я сейчас лишний раз полюбопытствовал, фыркает про себя гость. С другой стороны, если бы меня этим застали врасплох… а с третьей, если то, что происходит сейчас, не называется «врасплох», то что называется?
— Я помню и соблюдаю законы гостеприимства, — двигаются губы на лице гунна, в голосе легкое удивление. Неужели старый друг и союзник думает, что хозяин причинит или позволит причинить ему хоть какой-то ущерб?!
— Я просто удивляюсь, что дожил до своих лет.
— Ты и… она, — фальшивая нота, зазор толщиной с волос между этими двумя словами, — одинаково любопытны.
Кто начал, говорить, кто продолжил, что хотел сказать… нет, спрашивать я не буду.
— Ну вот, ты же хотел видеть, — неправильный голос — вроде и не чужой, но все мельчайшие интонации, оттенки, обертоны принадлежат другому. Точнее — другой. Серебряные колокольчики едва дрожат, замирают.
Почему этому так важно быть… женского рода? Ведь если нет ни плоти, ни формы, то и пола нет тоже. Потому что оно сейчас разговаривает с мужчинами? Или потому что… так решило? Потому что ему так удобнее? Думать о себе как о чем-то определенном? Вообще странное, должно быть, состояние — не мертвое, не живое…
— Связь я вижу, — кивнул он. И слышу. — Но вот что это и на что оно пригодно?
— Тень, — отвечает то ли хозяин, то ли оба они хором. Произнесено как имя. — Объяснять — только путаться, а я не жрец, чтобы говорить долго, — это уже хозяин, один. — Вечная, действительно вечная, и вездесущая. Но она не всемогуща, просто очень сильна. Можно видеть в темноте, слышать чужие мысли, узнавать, что впереди, приманивать удачу, управлять погодой… можно все. Можно даже поднимать мертвых.