Не алё
Шрифт:
– Оно мне не нравится! Я не буду его носить!
– Как это не будешь? Я тебе дам, не будешь! Я на него деньги потрачу – значит, будешь носить. Смотри, какое хорошее пальто – да в нем всю осень можно проходить, а потом весну. Да оно тебе на три года вперед пойдет. Или ты думаешь, что я тебе каждый год обновки покупать буду? У меня что, по-твоему, денег куры не клюют? Я, по-твоему, жена олигарха, что ли? Ты обернись, посмотри по сторонам, где мы находимся! Посмотри, посмотри! Это что, по-твоему, бутик? Мы что, в «Охотном ряду»?
– Нет, – дрожащим от слез голосом отвечаю я.
Мы не в «Охотном ряду». Это уж точно. «Охотка»
– Ну, так что? – возвращает меня в реальность суровый голос матери. – Покупаем или будешь ходить в старой куртке?
– Покупаем, – чуть не плача соглашаюсь я.
Мать поворачивается к продавцу, начинается ее любимая часть программы:
– Так, ну а скидку-то сделаешь?
– Какую скидку? И так продаю дешево! Себе в убыток!
– Ну-ну, конечно. Ты кого обмануть хочешь? Себе в убыток никто не торгует, стал бы ты тут стоять. Навар-то хороший имеешь! Уступи, мы первые твои покупатели. А то удачи тебе сегодня не будет!
– Эй, женщина! Зачем такое говоришь? Зачем слова такие говоришь? – вскипает продавец и выплевывает сигарету на асфальт.
– Правду тебе говорю. Давай скидку, не жадничай.
– Ты жадная! Нельзя такой быть! Ребенка своего расстроила! Ничего тебе не продам!
Внутри меня еще теплится надежда. Не продавай, пожалуйста, прогони нас, не продавай ей ничего!
– Ничего не продашь нам и за день ничего не продашь. Мы отсюда не уйдем. Будем тут стоять и всем говорить, чтобы у тебя ничего не покупали.
– Зачем такая злая женщина ты? Да сделаю я тебе скидку, сделаю!
Далее идет маленький спор по поводу конкретной суммы, но уже беззлобный, смешливый, спокойный. Наконец, мать и продавец расстаются, довольные друг другом. Он обмахивает полученными от матери деньгами остальные пальто, мать, искренне улыбаясь, желает ему на прощанье:
– Удачи и хорошей торговли!
– Спасибо, спасибо!
Мы отходим чуть поодаль, мать сует мне сверток с пальто в руки:
– На, неси сама свое пальто. Вроде не сильно нас обдурил этот чурка. Конечно, денег таких оно не стоит, но все-таки что-то отбили.
– Мам, там куртки были хорошие. Мне они понравились, – делаю я попытку.
– Какие еще куртки? А почему мне не сказала?
– Я тебя звала, но ты убежала вперед, – обиженно отвечаю.
– Если бы хотела, то докричалась бы, – отрезает мать, – я ничего не слышала.
– Ну пойдем на них посмотрим, – канючу я.
– Всё уже, поезд ушел. Я тебе пальто купила, денег больше нет.
У выхода, как и было обещано, мать покупает мне хот-дог в местной палатке. Я давлюсь им и слезами, проглатываю без аппетита невкусную картонную сосиску, щедро залитую слишком сладким кетчупом и крахмалистой горчицей, в другой руке – пакет с ненавистным страшным пальто, которое я постараюсь никогда
Это воспоминание действует как пощечина. Сколько было этих вещей, нелюбимых, купленных со скандалом и слезами? Пальто, замшевые сапоги на плоской подошве, спортивный костюм «Абибас», кроссовки, от которых воняло дешевым клеем, колючие свитера, летний топ из акрила ужасного темно-зеленого цвета с оранжевыми пальмами. Все эти вещи стоили денег, но были мной благополучно уничтожены, разорваны, запачканы, истерзаны, – страшные вещи, кричащие о дурновкусии и бедности.
Сколько бы я ни убеждала мать хоть раз вместо «Петрашки» поехать в «Охотку» – мне было отказано. Мы не новые русские, ты в своем уме? Я что, по-твоему, богачка и печатаю деньги? Давай хоть посмотрим, сравним цены. Вон Арина была с мамой, говорит, там цены чуть выше, чем на рынке, но не намного. Врет твоя Аринка, ей верить, как фальшивой монете, – нельзя! Или для ее матери, может, это и копейки, а для нас – целое состояние. Ты забыла, из какой ты семьи? Из нищей! Мы – нищие, запомни это! Не про нашу честь все эти бутики, не с нашим рылом шляться по «Охотному ряду».
Удивительно, что и до сих пор, спустя столько лет, мать ездит на «Петрашку» и одевается исключительно там: азиатские подделки под мировые бренды – основа ее гардероба. И пускай уже на рынке появились нормальные примерочные с зеркалами и стенками, нет картонок, нет золотозубых продавщиц, обкуривающих посетителей с головы до ног дешевыми сигаретами, но всё так же идут споры из-за скидок и всё так же висят убогие китайские вещи, которые стоят чуть дороже, чем обыкновенный масс-маркет. Непостижимо.
Я догоняю мать около лестницы, ведущей в крепость.
– Куда нам теперь? – спрашивает она.
– Пойдем в крепость, я читала, что с нее открывается красивый вид на весь Херцег-Нови.
Платим по евро с человека и оказываемся в божественной прохладе средневековой башни. На смотровой площадке фотографируется влюбленная пара. Мать тут же достает телефон и смешно делает селфи, так, как обыкновенно делают селфи пожилые женщины и мужчины за сорок – слишком близко к камере, с низкого ракурса, чтобы были видны все тридцать восемь подбородков. Я предлагаю ее сфотографировать, делаю несколько неплохих снимков на фоне бирюзовых вод Которской бухты и белоснежных гигантских лайнеров. Мама фотографирует меня – одно нажатие на экран. Я даже не успеваю подготовиться. Открываю галерею – половину кадра занимает расплывчатое пятно ее пальца. Это единственный снимок.
– Мам, это не мыльница с пленкой на 36 кадров, это смартфон. Ты можешь делать хоть миллион снимков, здесь не надо экономить.
– А что, плохо получилось?
– Очень плохо. Всё твой палец занял.
– Ну я не виновата, что у тебя дрянной телефон с такой маленькой камерой. Зарабатывай больше, купишь хороший, – парирует мать и уходит со смотровой площадки.
Мы выходим обратно в июльское пекло. Я прикидываю, как нам быстрее добраться до ближайшего ресторана, отмеченного в приложении.