Не бери в голову
Шрифт:
Непредсказуемые, как характер русского народа, свойства напитка из зерна, в данном случае «Столичной», к моменту прибытия Михаила в международный аэропорт Шереметьево-2, видимо, достигли своего пика, трансформировав его взгляды и убеждения, которых он твердо придерживался до этого момента, можно сказать, даже кардинально изменив их. Теперь он был, пожалуй, готов вытащить тазик из чемодана посреди зала, название которого он уже точно и не смог бы сформулировать: то ли зал отлета, то ли вылета, а может быть улета? Он даже был готов уверенно идти через таможню, держа тазик под мышкой, что совсем недавно казалось поступком постыдным и недостойным джентльмена или штандартенфюрера СС Штирлица.
Попрощавшись с дядей Борей, Михаил присоединился к группе. Таможенники, видимо, уже насмотревшись на подобные отъезжающие группы, не задавали лишних вопросов.
В самолете предстояло лететь 12 часов. Сразу после взлета самолет
Для тех, кто предпочитает спокойную беседу на приглушенных тонах ресторанной массовке с танцами, потными партнерами и партнершами или сауне с водкой, пивом и всяческими массажами, самолет идеальное место. Не надо беспокоиться, как добраться домой, чтобы тебя не обчистили, или что тебя после помывки в сауне посадят в самолет вместо кого-то. Ты уже в самолете и уже летишь.
Через 4 часа, как раз, когда уже были убраны объедки аэрофлотовского ужина и некоторые пассажиры начали смыкать глаза, отчасти от того, что больше ничего не предлагалось, и отчасти от того, что уже ничего и не хотелось, лайнер пошел на снижение. Вскоре он приземлился в аэропорту Каира для дозаправки. И только тут Михаил ощутил все последствия охлаждения отношений между СССР и Египтом, о которых писали советские средства массовой информации. По причине напряженных отношений пассажиров не выпускали из самолета в течение часа, пока его баки заправляли топливом. Даже транзитным залом не дали воспользоваться. Туалеты в самолете во время стоянки были закрыты. «И это такая благодарность за Асуанскую плотину? – возмущался про себя Михаил, – и за помощь во время арабо-израильских войн 1967 и 1973 годов? Напрасно наши пилоты решительно садились в кабины египетских МиГов и летели наперехват израильских истребителей, пока арабские летчики совершали намаз. Если бы сейчас один из тех пилотов был на борту, – думал он, – то ему, наверно, было бы особенно обидно».
Настроение начало портиться пропорционально нарастающей потребности освободить мочевой пузырь. Миша не знал, как живут арабы Египта и какие у них мочевые пузыри, но при всем уважении к ним он был готов оросить небольшую часть бетонного покрытия прямо с верхней ступеньки приставленного к лайнеру трапа. Но там стояла одна из стюардесс и улыбалась. Похоже, эта ситуация напоминала ей какой-то аттракцион, а, возможно, их учили улыбаться в самых отчаянных ситуациях, чтобы подбодрить паникующих пассажиров.
– Пройдите, пожалуйста, в салон, – вежливо попросила она.
– А когда мы уже покинем эту негостеприимную страну? – поинтересовался Михаил.
– Уже скоро. Сейчас загрузят ланч-боксы, и можно будет взлетать.
– Нас еще кормить собираются? – искренне удивился он.
(– Это уже похоже на пытку, – подумал Михаил, – не дав освободиться от ужина, предлагают продолжить застолье.)
В ответ стюардесса только улыбнулась той же заученной улыбкой. Но когда Миша увидел араба, заносящего вкусно пахнущие контейнеры, он готов был простить им многое. Действительно, прошло минут двадцать, и их спящий клуб начал выруливать для взлета. Благодаря тому, что пассажиры, в основном, спали, очереди в туалет практически не было. Осуществив свою мечту, Миша уселся в кресло, все еще ощущая носом запах чего-то вкусного, спрятанного в контейнерах.
Из иллюминатора самолета была видна зарождающаяся заря нового дня. Под монотонный гул турбин Михаил погрузился в глубокий сон. Ему приснилось, что он в летном комбинезоне и шлеме бежит по тревоге к стоящему на стоянке МиГу, садится в кабину и взлетает на форсаже. В небе его МиГ догоняет пара израильских F-5, которые делают знаки крыльями, принуждая к посадке. Он чувствует характерное давление в мочевом пузыре и принимает решение совершить посадку на израильском аэродроме, чтобы облегчиться. Когда шасси МиГа коснулись бетонки, и после короткого пробега МиГ остановился, к самолету подбежали их техники, приставили лестницу. Михаил открыл фонарь кабины, вылез из самолета и открыл, было, рот спросить: «Ребята, а где тут у вас можно посс?.. – как вдруг его взгляд останавливается на одном из подбежавших техников. – Боже мой! – подумал Миша. – Так это же капитан
На лице капитана засияла улыбка: «Добро пожаловать в Израиль», – говорит он, вытаскивая из кармана фляжку.
«Просыпайся, соня. Хватит дрыхнуть. Уже завтрак разносят». Михаил открыл глаза. Это его сосед, майор Антон Михайлов легко тряс его за плечо. По салону самолета разносился тот же манящий аромат чего-то, что было погружено в контейнерах во время ночной стоянки в Каире. Михаил посмотрел на часы. Было 8 утра. Через 2 часа они должны приземлиться в Аддис-Абебе.
– Пойду сначала освежусь, – сказал он Михайлову.
– Клиент желает освежиться? – передразнил его Антон, поднимаясь, чтобы пропустить.
Когда Михаил через несколько минут вернулся на свое место, его уже ждал завтрак в ланч-боксе. То, что так пахло, оказалось курицей карри. Насладившись курицей и выпив кофе с египетским пирожным, он окончательно простил арабов за их бессердечность.
В 10.00 по московскому времени самолет приземлился в аэропорту Аддис-Абебы. Пассажиры московского рейса, одетые в одинаково строгие и одинаково помятые костюмы, с такими же как костюмы помятыми лицами и одинаковым ощущением во рту, как будто там сдохло какое-то насекомое, ступили в незнакомый мир, озираясь по сторонам и пытаясь поймать ртом скудные запасы кислорода высокогорной столицы Эфиопии.
Их всех разместили в одной просторной комнате, похожей на казарму. На следующий день повезли на армейский склад и переодели в эфиопскую военную форму. Там же Михаилу выдали 9 мм кольт длиной сантиметров 25, с кобурой, достающей чуть ли не до колена. «Хорошо хоть не маузер», – подумал Михаил, явственно почувствовав, как его начало клонить в бок под тяжестью висевшего кольта. «Под этот кольт положена широкополая шляпа», – подумал Михаил, вспомнив любимый вестерн «Великолепная семерка». То, с чем предстояло спать, а именно калашников, пообещали выдать на месте, непосредственно, в части, где предстояло работать.
В течение последующих нескольких дней проходило очередное в Мишиной жизни распределение. На этот раз его никто не спрашивал, куда бы он предпочел отправиться. А просто объявили: «Макаров – 4-я дивизия. Огаден». Мишины познания в географии не заходили так далеко, чтобы свободно ориентироваться в отдельных провинциях стран Африки. Изучать эту провинцию предстояло без какой-либо теоретической подготовки, что было несколько непривычно для Михаила. За день до вылета к месту назначения Михаил попался на глаза какому-то, скорее всего, старшему, офицеру, который остановил его и спросил, где он взял то, что висит у него на боку. Михаил честно признался, что то, что висит у него на боку, было выдано ему на армейском складе. Офицер был искренне возмущен. Он приказал отправиться на склад и обменять кольт на привычный русскому человеку и русскому уху макаров. Михаил Макаров не мог не обрадоваться такому случаю, так как, во-первых, носить предстояло штуковину с таким же названием, как и его фамилия, а, во-вторых, вес макарова был явно меньше веса кольта, не говоря уже о длине. Эфиоп, выдающий оружие, улыбнулся ярчайшей белозубой улыбкой, но обмен совершил без всяких бюрократических проволочек. Только потом до Михаила дошло, что он беспрекословно выполнил распоряжение человека, которого ничего не отличало от других таких же мужиков, носящих одинаковую форму без погон и каких-либо других знаков отличия. Ведь Миша мог и послать его подальше, так как спросить: «А кто вы такой», – у него все равно не повернулся бы язык. Анализируя ситуацию, первое, что приходило Мише на ум, так это то, что все это походило на езду по трассе без дорожной разметки и каких-либо дорожных знаков, что было само по себе небезопасно, или на партизанский отряд. Но, услышав, как один из офицеров называет другого «Валентин Аркадьевич», а тот в ответ «Кирилл Николаевич», Миша понял, что версия с партизанским отрядом отпадает. Скорее так называли бы друг друга офицеры царской армии до революции. Вспомнился один из его любимых фильмов «Адъютант его превосходительства», где адъютант капитан П.А. Кольцов (разведчик Красной Армии, внедрившийся в штаб Деникинской армии) называл командующего белой армией генерала В.З. Ковалевского Владимир Зенонович, а тот в ответ обращался к своему адъютанту не иначе как Павел Андреевич. Такое взаимоотношение было вполне по душе Михаилу, однако, последующий опыт пребывания в составе группы военных советников, в особенности вдали от штабов и важных военных персон, показал, что люди предпочитали ограничиваться, обращаясь друг к другу только по отчеству, что возвращало Мишины представления о партизанском отряде, против которого он также ничего не имел против. Просто надо вовремя переключаться от субординации партизанского отряда к субординации офицеров царской армии и наоборот. Но с вариантом «наоборот» надо быть очень осторожным, чтобы впопыхах не обозвать какого-нибудь важного «Владимира Зеноновича» просто «Зеноныч».