Не бойся Адама
Шрифт:
– Конечно, но у нас совсем другая работа. Мы проводим обычные проверки, – Поль особенно выделил слово «обычные», – в случае, если в научный центр проникают посторонние. Нас волнует риск биологического заражения, а не поиск виновных.
– Понимаю. Так что же вы хотите узнать?
– Быть может, начнем с осмотра помещений, чтобы я мог представить себе, что там случилось?
– Идите за мной.
Профессор поднялся и повел Поля по знакомому коридору.
– Это случилось ночью, не
– В три часа.
– Лаборатория не охраняется?
– Охрана совершает обход, но только снаружи, конечно. Кроме того, для экономии средств мы делим охрану с банком, расположенным в конце улицы. Охрана следит за обоими зданиями. Так выходит дешевле.
– Они ничего не заметили?
– С трех до четырех их здесь никогда не бывает, у них смена караула.
– Не знаете, кто мог бы сообщить нападавшим об этом? Вы не увольняли сотрудников в последнее время?
Рогульский остановился и пристально посмотрел на Поля.
– Нет, – ответил он, помолчав.
Поль сказал себе, что надо бы не особенно выходить из своей роли сотрудника исследовательского учреждения. Вопросы, более свойственные полиции, могут вызвать подозрения.
Они прошли дальше по коридору, профессор отпер какую-то дверь, и они оказались в просторном пустом помещении. Стены его были недавно покрашены белой краской.
– Это как раз та часть лаборатории, которую они разгромили. Оборудования на два миллиона долларов.
– У вас есть перечень? Мне надо приложить его к отчету.
– Да, список страховой компании. Я дам вам копию, когда вернемся в кабинет.
– Это единственное помещение, подвергшееся налету?
– Единственное.
– Как вам кажется, почему они выбрали именно его? Какие исследования вы здесь проводили?
Они попали сюда, потому что вошли через виварий и без труда разбили соединявшую их стеклянную дверь. Чтобы пройти дальше, пришлось бы ломать настоящие двери, которые мы каждый вечер закрываем на ключ.
– Зачем?
– Чтобы избежать воровства компьютерной техники, мы обязали всех, уходя, запирать свой кабинет или лабораторию.
– Они пересекли зал и очутились у двери со вставленным новым стеклом. Рогульский открыл ее и провел Поля в виварий.
Это помещение без окон освещалось неоновыми лампами. На стенах, до которых еще не дошли руки уборщиков, красовались лозунги защитников животных. Оглядев эту пустую комнату, Полю почудилось, что он видит женщину в черном проникающую сюда глубокой ночью. Он не смог бы сказать отчего он видит именно женщину, и тем не менее с самого начала операции вопреки всякой логике это было так.
– Мы не размещаем тут животных, пока не укрепят входную дверь, – хмуро уточнил Рогульский.
Поль читал надписи на стенах. Как и указывалось в докладе, одни располагались выше, другие ниже, одни были выведены печатными буквами, остальные нет.
– Написано по-английски, – заметил Поль.
– Да, но, похоже, это ничего не объясняет. По всей Европе полно групп вроде антиглобалистов, которые пользуются английским. Когда я был молод, здешние противники войны во Вьетнаме тоже кричали: «US go home!»
Поль взглянул на Рогульского. Он с трудом представлял себе, как профессор выкрикивает лозунги против американского империализма. Да, но был ли вообще выбор в коммунистической Польше?
– Что стало с животными?
– Нам понадобилось три дня, чтобы решить проблему. Вся округа кишела мышами, и их пришлось отравить. Крысы сбежались в булочную и вызвали настоящую панику. Обезьяны далеко не ушли, а одна умерла прямо здесь, даже не добравшись до двери. Одни только кошки пропали.
Поль вдруг принял заинтересованный вид и достал из кармана блокнот.
– Итак, есть животные, которых вы не смогли отловить. Как я понимаю, они и сейчас где-то бродят?
– Да, две кошки, – подтвердил Рогульский, пожимая плечами.
– Простите, профессор, но это как раз то, что больше всего интересует мое агентство. Бесконтрольный контакт животных или материалов, используемых для биологических опытов, с природной средой может иметь серьезные последствия. В вашем случае, возможно, животные не представляют никакой опасности, но для полной уверенности мне необходимо точно знать характер исследований и экспериментов, в которых они участвовали.
Рогульский продемонстрировал всем своим видом, что это явно нелепые предосторожности, но долгая жизнь наверняка приучила его подчиняться абсурдным распоряжениям. Властный тон Поля отбил у него желание спорить и, казалось, снял последние подозрения насчет его личности. Все эти контролирующие органы вечно лезут из кожи вон и все-таки попадают впросак.
– Что именно вы хотите узнать? – спросил профессор с видом побежденного.
– Какие работы вы здесь ведете и что в лаборатории представляет опасность.
Рогульский пошарил в карманах и обнаружил, что у него нет сигарет.
– Вернемся в мой кабинет, там нам будет удобнее, – предложил он.
Едва усевшись в кресло, он стал выдвигать ящики стола, нашел, наконец, немного примятую сигарету темного табака и жадно закурил.
Поль скрестил ноги и пристроил на коленях блокнот, готовясь записывать.
– Как ясно из самого названия, – начал Рогульский, – моя лаборатория занимается молекулярной генетикой, если хотите биохимией генома. Не судите о нас по зданию: мы работаем на уровне самых передовых центров.