Не бойся, я рядом
Шрифт:
– Тут все похуже, – сказала Татьяна. – Он ко мне в морг стреляться пришел. С ружьем.
– Достоверная попытка? – посерьезнел психиатр.
– Достовернее не бывает. Практически осуществил. Осечка случилась с патроном. В общем, я к тебе еду.
– Приезжай, Танюшка, – сказал Марик. И тут же взгрустнул: – Хоть и не люблю я суициды.
Это верно. Ничего грустного Марик не любил.
Татьяну всегда удивлял его выбор профессии. Ну ладно, медицина – хотя и это было необязательно. Но с его врожденным легким отношением к жизни («гедонизмом, практически», –
Недаром спроси любого – и любой вспомнит известные ему случаи самоубийства. Не только, как говорят, публичных людей (а эти болезни не щадят и самых успешных), но и в своем собственном, узком кругу.
У самой Татьяны две подружки – пусть и не самые близкие – ушли из жизни в один день. Связались веревкой вместе и прыгнули с крыши двенадцатиэтажного дома. Говорили – что-то там начитались, какого-то вредного фэнтези.
И всё это – в девятом классе, когда им было по пятнадцать лет!
Нет, Логинова и тогда уже была вдумчивой девочкой, не поверившей, что вот прочел книжку – и с крыши. Здесь все было гораздо глубже и непонятней.
А она с детства терпеть не могла принципиально непонятного. Может, потому и специальность медицинскую себе такую выбрала. Пусть все усмехаются, но именно ее диагнозы – самые точные.
Кстати, это стандартная ошибка – считать, что патологоанатомы имеют дело только с умершими. Они еще и очень даже живым успевают помочь. Скажем, при опухолях диагностический препарат тоже попадает в их руки. И здесь от диагноза зависит уже не репутация доктора, а жизнь пациента.
Логинова наконец завела свой «Логан» – Марк давно предлагает помочь ей с новой машиной, но Татьяну и эта вполне устраивает: не красотка, конечно, зато надежна и ненапряжна в эксплуатации.
Как всегда, синенький пузатик завелся мгновенно и немедленно закрутил свои небольшие колеса. Дежурный на воротах кивнул, открывая дорогу, и тут же отвел глаза. Логинова уже привыкла, что ее профессия вызывает у людей противоречивые чувства.
Ее это не волнует.
4
Главред даже не заметил, что лучшего журналиста издания полдня не было на работе. Он помахал рукой входившему Парамонову, не переставая трепаться по телефону – судя по широкой улыбке, о чем-то очень приятном.
Олег Сергеевич был слегка разочарован. Не расстроен, а именно разочарован.
Вот так всегда.
Боязнь, страх, паника чего-либо – очень даже настоящие. До дрожи, до тошноты.
А потом, когда выясняется мнимость проблемы – а то она и так, с точки зрения логики, была неясна! – никакой радости. Как будто это не он совсем недавно так мучительно переживал.
В прошлом месяце Парамонов проходил флюорографическое обследование – что-то там стукнуло у издательского начальства, и к их огромному зданию, где трудились редакции десятков научных и научно-популярных журналов, подкатили специальный автобус, через который прогнали всех, бывших в данный момент на работе.
Называется «забота о людях». И не только называется, но именно ею и является: как известно, даже рак не фатален, обнаружь его в начальной стадии.
А вот если в заключительной – очень даже фатален.
Поэтому особо веселящихся на пути во всевидящий автобус среди редакционных сотрудников не было. Но и особо паникующих – тоже. Потому что нормальный человек как устроен: пока не обнаружили, что ты болен, – ты здоров.
Олег Сергеевич же устроен иначе: пока не обнаружили, что он здоров, – он ощущает почти то же, что и те, у кого нашли нечто ужасное.
А настоящий ужас заключается в том, что проникнуть во все сразу кусочки организма никакая, пусть и самая современная, медицина не в состоянии. И если для других это обстоятельство – «презумпция» их полного здоровья (мол, «не пойман – не вор»), то для Олега Сергеевича – ровно наоборот.
С дрожью в коленях – причем не фигурально выражаясь, а прямо. С кружением в голове и горькой сухостью в горле. Весь средоточие того, что в психиатрии называют «панической атакой».
Но вот провели процедуру. Худред Ольга сумела инициировать получение быстрого результата – она, в общем-то, понимала, пусть и не в деталях, что творилось в душе у интересовавшего ее мужчины.
Результат, как и следовало ожидать, был хорошим: на снимке – никаких непонятных затемнений в исследованных областях.
Парамонов сразу воспрял духом – он же не идиот, буквы читать умеет.
И опять не надолго.
Причем снова – по двум причинам сразу.
Первая: а вдруг снимки банально перепутаны? И его, настоящий, как раз и несет на себе в прямом смысле слова черную метку в какой-нибудь самой важной доле легкого.
Вторая причина была даже хуже первой. Безнадежней, по крайней мере.
Потому что с первой еще можно было как-то бороться: например, пересдать анализ. А чтобы мысль об ошибке ушла полностью – пересдать его дважды, причем в разных местах. Раньше, когда Парамонов был моложе, он так и делал, снова и снова проходя через пугающее ожидание, но с тремя одинаковыми результатами в руках уже точно уверившись в отсрочке страшного приговора.
Теперь не делает, потому что испуг ожидания – настоящий, а радость от отрицательного анализа – слишком кратковременная и обманчивая.
Если не нашли опухоль в легком, она вполне может гнездиться в желудке. Или в позвоночнике. Или еще где-нибудь, благо у человека органов до черта, и практически каждый может стать колыбелью его убийцы.
Да и в том же детально исследованном легком эта мерзость все равно может возникнуть.
Не будешь же проверяться каждые три недели!
Короче, человеку с «презумпцией» наличия где-то (неизвестно где!) смертельного недуга нет никакого смысла вообще ходить к врачам. Спокойствия все равно не достичь, а время ожидания результата здорово расшатывает и без того нежелезные нервы.