Не бросайте бескрылок
Шрифт:
Кузя привел ребят в дом и закрыл в комнате на замок. С ними не разговаривал и делал вид, что страшно обижен. Нет, а он все-таки струсил, возможно, из-за деда Василия, потому что наказывать ребят не стал.
А ближе к вечеру вернулся из Москвы Илья. Видно, Кузя успел ему поплакаться, потому как "младшенький", войдя в комнату, был взбешен.
Ну все, подумали Роман с Богданом, этот размусоливать не станет, а так влупит за неподчинение... Но зашел Кузя и вытолкал брата из комнаты. Уходя, предупредил, что завтра оба поедут с Ильей в Москву. Спросил у Богдана:
– - Стишки
– - Почти.
– - Не забудь, что вас теперь двое. -- И закрыл дверь на замок.
Уснули не сразу. То кормили печеньем Бескрылку, а она не клевала, то Богдан учил товарища, как надо попрошайничать. Роман сказал, что петь не станет. Богдан посоветовал прихватить клетку с Бескрылкой и надеть темные очки: пусть думают, что он слепой. Очки он ему даст. Лежали, разговаривали, думали. В Москву Роман поедет. Почему бы и не поехать, ведь оттуда домой легче удрать: на поезд и ту-ту. Только надо узнать... Потом Богдан придумывал грустные стишки: перед сном они легче придумывались.
36
Утренняя суматоха была для Романа не из приятных. Илья поднял их с Богданом таким криком, что в соседнем доме, а он неблизко, дворовая собака залаяла.
– - Быстрей, быстрей, сони, -- торопил Илья. -- К электричке опоздаем. Потом метнулся за завтраком: на кухне ребят не кормили. Принес в железных чашках гречневую кашу. Пацаны стучали ложками, переговаривались.
– - Какая электричка-то? -- спросил Роман. На электричках ему ездить не приходилось, а тут не только прокатится, а и Москву увидит. Какая же она, Москва? Слышал, читал, отец рассказывал, но увидит впервые.
– - Нормальная, -- Богдан зевнул. Он, как и Роман, не выспался и постоянно зевает. Илья смотрит на часы и поторапливает -- через сорок минут электричка уходит. К станции Кузя подвезет, он уже прогревает "Волгу".
– - Бескрылку не забудь, -- напомнил Богдан.
– - Угу, -- кивнул Роман.
– - Очки потом дам, а то потеряешь.
– - Ага, потом, -- согласился Роман и чихнул. Он вообще не представлял, как все будет: милостыню никогда не просил, да и не станет -- посидит рядом с Богданом, Москву посмотрит, семечек для Бескрылки купит.
Поели. Илья приказал Богдану:
– - Размузюкай этого чистюлю, да побыстрей, Кузьма ждет.
Богдан заулыбался:
– - Это запросто!
Роману непонятно, что значит "музюкать". Богдан пояснил. Ах, вон что, ну и пусть музюкает -- сам весь размузюканный. Для придания "нужного вида" у Богдана есть угольки, он ими раз-раз по лицу, потом по шее, рукам -- и готово! "Вид" у Романа получился такой смешной, что даже Илья кисло улыбнулся.
Выскочили на улицу -- и в "Волгу". Кузя по-прежнему не разговаривает, дуется за вчерашнее. Поехали. На коленях у Романа клетка с Бескрылкой. "Чир-рик, чир-рик!" -- словно спрашивая, куда и зачем едут, подала синичка свой голосок.
Кузя остановил "Волгу" у вокзала, высадил их, молча развернулся и уехал. Илья, а за ним Богдан с Романом, рванули к электричке. Успели. Билеты не брали, авось пронесет. Привалившись к спинке кресла, Богдан сразу же
На московском вокзале людское столпотворение, а улицы, куда ни глянь, запружены машинами. Шли с толпой к метро, стараясь не оторваться друг от друга. Роман в одной руке держал клетку с Бескрылкой, а другой цеплялся за Богдана. Тот шел боком, чтобы не задеть больную руку. У входа в метро остановились.
– - Ждите, я скоро, -- сказал Илья и завернул за угол строения.
– - Тут и сидеть? -- спросил Роман, оглядевшись.
– - Да, а что?
– - Ничего, просто голова кругом.
– - Привыкнешь, днем народу меньше.
С поклажей в руках и на спине из-за угла появился Илья. Спешит.
Разложив на асфальте куски картона, велел "приступать", а сам начал собирать раскладной столик для торговли семенами.
– - Возьми очки, -- сказал Богдан Роману, -- а клетку перед собой поставь. Кепку брось на нее.
– - Может, без очков обойдусь?
– - Одевай, мы с тобой инвалиды, понял? А лучше дай клетку мне.
– - Зачем?
– - Давай-давай!
– - Бери, только осторожно.
Богдан взял здоровой рукой клетку, поставил себе на колени, огляделся и негромким, грустным голосом заканючил:
Птичка-однокрылка
в клеточке живет,
в поле не летает,
песен не поет...
Помолчав, вновь и вновь пропел про птичку срывающимся, дребезжащим голоском. Вернув клетку Роману, стал сыпать сочиненными перед сном стишками, жалуясь на свою жизнь и жизнь сидевшего рядом "братишки":
Заболела мамка,
и запил папаша,
и такою тяжкой
стала жизнь вся наша.
Мамку схоронили,
а отец нас бросил,
мы же, как бродяги,
милостыню просим.
На земельке стылой
мы сидим с братишкой,
в школу мы не ходим,
не читаем книжки...
Роман поправлял очки, "чирикал" с Бескрылкой, что-то повторял за Богданом и сам удивлялся, как у него все так здорово получается.
Многие москвичи торопливо и равнодушно проходили в метро: столько за последнее время появилось попрошаек и чего только от них не услышишь. Но немало было и таких, которые останавливались, доставали мелочь из карманов, молча клали монеты в кепки и уходили.
Нестарая женщина в очках, остановившись около Романа, спросила:
– - Мальчик, а птичка вместе с клеткой продается?
Роман сделал удивленное лицо, не зная, что ответить. Выручил Богдан. Прервав грустную песню, он пояснил:
– - Женщина, неужели вы не видите, что эта птичка -- тоже инвалидка? Как же ее можно продать? Она без крылышка...
– - Ах да, да, понятно, не продается... -- Поковырявшись в сумке, женщина бросила в кепку Романа денежку и скрылась в метро.
Прилично одетый мужчина, послушав Богдановы "страдания", сказал, что сам немало пережил, и дал Богдану долларовую купюру. Как только он отошел, тут как тут появился Илья и забрал деньги. Он успевал и торговать и денежки незаметно из кепок выгребать. Каждый раз злился, что в кепке Романа монет почти не было.