Не будем дружить
Шрифт:
Американец прибыл без опоздания. По-русски он не говорил и не понимал, потому с ним был переводчик и тот самый представитель, что заходил вчера. Последний тоже был американцем, однако изъяснялся на русском вполне сносно, хоть и с чудовищным акцентом.
Наша главная надежда на лучшее будущее оказалась среднего роста мужчиной лет шестидесяти пяти, с седыми волосами до плеч, загорелый до черноты, он улыбался во все зубы, а они белели так, что вполне могли ослепить, если смотреть на них пару минут. Одет американец был в лёгкие брюки и футболку, и в свои годы выглядел отлично, демонстрируя накачанную фигуру и силу. Звали его Джим Фостер, и он сразу предложил называть его Джимми, что для меня было чересчур, хотя я старательно улыбался.
Мы разместились в переговорной, и Джим начал разливаться соловьем о своих планах, переводчик пересказывал
— Почему вы выбрали нас, Джимми? — хочет фамильярности, пусть, мне не жалко. Фостер оживился и снова затараторил. Он вообще оказался на удивление жизнерадостным, я на его фоне выглядел пришибленным древнерусской тоской. Я слушал переводчика, кивая и крутя ручку. Фостер реально купился на интервью. Ему понравился наш подход к рекламе, нестандартность мышления. И особенно понравилось, что для фотосессии были выбраны не какие-то модели, а представители компании, семейная пара.
Я кивнул, а потом спросил:
— Какая семейная пара?
Переводчик задал ему вопрос раньше, чем я сообразил, что ляпнул лишнее.
— Вы и девушка с обложки, — переводил он мне очередную пулеметную тарабарщину, — в интервью вы говорите, что это семейный бизнес, и вы с этой девушкой руководители компании. Мистер Фостер пришёл в восторг от такого подхода. Для него очень важны семейные устои и ценности, и одним из критериев стал как раз тот факт, что компанию возглавляет молодая семейная пара.
Я нервно сглотнул, понимая, что вот прямо сейчас нахожусь на волоске от того, чтобы профукать многомиллионный контракт. Бизнес у нас семейный, конечно, только не в том плане, в каком решил этот улыбчивый американец. Если я скажу ему правду, он чего доброго передумает. А может, нет? Подумаешь, ерунда какая, главное, показать ему, что он сделал правильный выбор, что мы не подведем. Надо рассказать правду, а потом переключиться на презентацию. Но я молчал, нервно крутя кольцо на безымянном пальце. Лишиться контракта не хотелось, а уверенности в правильности действий не было. И я поступил, как настоящий руководитель: продемонстрировав белизну своих зубов, перешёл к презентации. Фостер кивал, радуясь все больше и больше, я даже подумал, может, он сидит на чем-то, чего его так распирает?
После презентации мы ещё минут тридцать обсуждали рабочие моменты и пришли к выводу, что подходим друг другу идеально. И когда уже собрались жать руки, раздался стук в дверь, и показалась Ельцова. Как вовремя, мать его!
Надя
Я опаздывала, опаздывала катастрофически. Такого со мной не случалось никогда, и первый раз выпал, как специально, именно на сегодня, когда у нас переговоры с американцами. А главное, причина моего опоздания была ужасна: я проспала.
Вечером, после душа, когда я появилась в кухне, закутанная в халат, Олег поставил передо мной чашку чая с таким видом, словно ничего не произошло, хотя я очевидно некрасиво себя повела. И это вдруг меня разозлило. Раньше мне казалось, здорово же, что мы не ругаемся совсем. Значит, понимаем друг друга, принимаем, предупреждаем всякие мелочи ещё до того, как они могут внести разлад в наши отношения. Но сейчас, глядя на привычную чашку чая и привычное выражение лица Олега, я впервые подумала: может, дело вовсе не в том, что мы идеальная пара? А в том, что мы просто привыкли друг к другу, наладили жизнь так, чтобы не мешать, не скандалить, но ведь этого мало? Должно быть что-то ещё? Иначе откуда во мне сейчас странное желание запустить эту чашку в стену? Я ведь чай пью только дома, вечером, вот эту самую чашку, заботливо поставленную Олегом. Я вообще чай не особенно люблю, просто когда-то муж проявил заботу, а я подумала, чего бы не принять? Выпью, хоть и не хочется, он же старался. И вот так эта чашка чая вошла в мою жизнь, став ритуалом. Я оглядела кухню и поняла: вся моя жизнь наполнена ритуалами, привычками, механическими действиями, о которых я даже отчета себе не отдаю. И самое главное, половина из них мне не нужна! Я бросила взгляд на мужа: он будет сидеть напротив, пока я не выпью чай, потом уйдёт в комнату с планшетом и остаток вечера проведёт там. Если, конечно, мы не решим заняться сексом. А мы не решим, я уже дала ему это понять. Что за странный выпад, кстати, с его стороны? Это на него журнал так подействовал?
Посильнее запахнув халат, я начала пить чай. Поскорее влить его в себя, остаться одной, подумать. Ровно через три с половиной минуты я отставила пустую чашку, Олег, поднявшись, поцеловал меня в макушку и ушёл в комнату со словами:
— Пойду новости почитаю.
Впервые я заметила эту цикличность. Он ведь тоже смотрит на эту чашку чая, ожидая, когда она закончится, чтобы с чистой совестью удалиться в комнату.
Сейчас я была даже рада его уходу. Хотелось побыть одной, попытаться переосмыслить что-то в своей жизни. Занималась этим я до трёх ночи, варила кофе, вытащив пыльную турку из дальнего ящика, там же нашлось несколько упаковок кофе, привезенных из разных стран, все запечатанные. Сидела с чашкой на подоконнике, смотрела на ночной двор, прислонившись лбом к прохладному стеклу. В итоге уснула в гостиной на диване с книгой в руках, а, проснувшись, поняла, что катастрофически опаздываю! Олег обычно уезжал рано, я просыпалась минут через тридцать после его ухода. А тут… Будильник не поставила, да ещё полночи не спала, вырубилась так, что хоть из пушки пали, не услышу! Краситься было некогда, я влезла в брюки и блузку и понеслась на работу, предварительно вызвав такси. Как-то так вышло, что права я не получила, а жила в получасе ходьбы от работы, потому предпочитала ходить пешком, чтобы не торчать пробках. Но сегодня определенно надо было спешить, тем более, что все пробки я благополучно проспала.
Войдя в переговорную, сразу поняла, что дело близится к финалу. Мужчины жали руки, американец сиял, как новенький самовар, а вот Макс был сосредоточен, так что понять, срослось или нет, не представлялось возможным. Естественно, все взгляды обратились в мою сторону. Американец, явно спортсмен, несмотря на годы, в отличной форме, хоть и полностью седой. Увидев меня, заулыбался ещё больше, радостно воскликнув:
— А вот и Надежда! Очень рад!
Я нацепила ответную улыбку и ответила ему на английском. Мы перекинулись парой общих фраз, за это время я приблизилась к столу и замерла рядом с Максом. Кажется, все неплохо, только почему он так напряжен?
— Сейчас я отбываю, — вещал тем временем Джим Фостер, — но уверен, мы скоро увидимся снова. Как насчёт неформального обеда?
— Это было бы замечательно, — закивала я, а американец заметил:
— Вы очень красивая пара.
Я заморгала, переводя взгляд на Макса. Кажется, Фостер не совсем верно понял, кто есть кто. Но Макс поступил неожиданно. Улыбнувшись, схватил меня за талию, прижимая к себе, и заметил:
— Я тоже так считаю.
Уверена, мои глаза напоминали в этот момент чайные блюдца. Я уже, было, открыла рот, чтобы спросить, не сошёл ли он с ума, но почувствовала легкий щипок. Макс при этом продолжал улыбаться, и я сочла за благо промолчать, делая вид, что все так, как надо. Делегацию мы проводили, рука Макса все это время покоилась на моей талии, что немного нервировало. Когда за ними закрылась дверь, я, резко развернувшись, прошипела:
— Это что за спектакль?
Макс, тяжело вздохнув, ответил:
— Боюсь, Ельцова, нам придётся пожениться.
Похлопав глазами, я выдала первое, что пришло на ум:
— Я замужем, — поняв, какую глупость сморозила, рявкнула, — что тут произошло?
Макс, усевшись в кресло, устало закрыл глаза, складывая на груди руки.
— Этот Джимми в восторге, — начал говорить, не открывая глаз, — больше всего ему понравилось, что бизнес семейный, он на эту тему распинался минут десять.
— И? — не поняла я.
— И все. Ах, да, он решил, что семейный — это наш с тобой, что мы муж и жена.
— Ты… Ты же объяснил, что это не так?
Макс вздохнул, я, пройдя, развернула кресло, поставив руки на подлокотники, уставилась на него, он соизволил открыть глаза.
— Ты, что, не сказал ему правду? — спросила, чеканя каждое слово.
— Я собирался.
— Но?
— Но растерялся, а потом уже было поздно.
— Что значит поздно?
— То и значит, Ельцова, что ты тут нависла? — он встал, заставляя меня отодвинуться. — Я хотел сказать, а потом подумал, вдруг этот чокнутый америкос передумает, узнав правду? Терять такие деньги и перспективы из-за какой-то глупости…