Не делай этого…
Шрифт:
Ветер жизни иногда свиреп.
В целом жизнь, однако, хороша.
И не страшно, когда чёрный хлеб,
Страшно, когда чёрная душа.
Омар Хайям
1 глава
Я бродил по комнатам старого, просевшего на бок дома. Неожиданно свалившееся на голову наследство требовало немалого ремонта.
Толстый слой пыли на столах, накрытых чёрной тканью, стульях и низком диванчике
На удивление большой дом для небольшой деревушки и времени, в которое его строили. Скрипящие при каждом шаге половицы играли мелодию, хорошо известную лишь паукам, затянувшим низкие окна, да мышам, тут и там оставившим свой помёт. Гимн полного запустения, запаха тлена и смерти…
– Ну, что ты там застрял? Через пару часов начнёт темнеть, а ты же ещё хотел побывать на кладбище.
Голос друга, оставшегося во дворе, вывел меня из задумчивости. Я схватил с низко прибитой книжной полки первый попавшийся под руку том в чёрном переплёте. Судя по затёртой до пятен обложке, очень востребованный в этом доме. Интересно узнать, что читала покойная баба Дуся, которую я видел всего лишь раз в далёком детстве.
Сто пятьдесят километров, отделяющих деревню Степановка от Москвы, оказались для пожилой родственницы слишком огромным расстоянием, чтобы приезжать в гости. Да и мои родители не горели особым желанием видеть её в нашей московской квартире.
– Не делай этого…
Я споткнулся, пригвождённый к полу неизвестно кем произнесённой фразой. Громкий шёпот отразился от стен. И сейчас я не мог свалить происходящее на больное воображение или сновидение. Я не находился и в алкогольном опьянении, как в прошлый раз, когда впервые услышал его.
– Не делать чего?
Но мне снова никто не ответил. Я чертыхнулся, сослав предупреждение неизвестного доброжелателя на происки мозга, измученного бессонницей последних ночей. И направился к выходу, крепко сжимая в руке кожу обложки, слишком холодную даже для температуры, что держалась в сокрытом от солнца помещении.
Яркий свет резанул по глазам, а свежий, пахнущий весной воздух наполнил лёгкие. Я жадно вздохнул и сощурился, прикрывая лицо ладонью.
– Что, в доме настолько темно? – рассмеялся Мишка.
– И не только. Там странный запах.
– Нужно проветрить комнаты и протопить печь, – деловито заметил друг, больше моего обрадованный неожиданным подарком от мёртвой.
Я вернул на место замок, нелепой бутафорией повисший на якобы защищающем дом от грабителей проржавевшем засове. И, повернув ключ в замке, почувствовал на душе облегчение, гонимый прочь от двери непонятной тревогой.
– В этот раз некогда, – буркнул я и чуть ли не бегом отправился со двора.
Мы вышли за калитку и попытались узнать у проходящей мимо бабушки, в какой стороне кладбище. Она заглянула мне в глаза и принялась внимательно рассматривать лицо, словно стараясь определить, на кого из жителей деревни я похож. И вместо ответа спросила:
– А вы кто такие,
– Из Москвы.
– А чьих будете? – мгновенно последовал следующий вопрос. Похоже, дактилоскопия глаз и физиогномика старушки-детектива не сработали.
– Родственники дальние бабы Дуси Чапоренко.
Женщина вздрогнула, услышав фамилию человека, чьё наследство обременительным грузом свалилось на мои плечи. Она торопливо перекрестилась и ещё раз заглянула мне в глаза, но в этот раз её взгляд выражал страх, а не любопытство.
– Дак не було у неё никаких родственников, – сбиваясь с русской на белорусскую речь, бормотала старушка.
– Я и сам удивился немало, когда адвокат принёс дарственную.
– Якой авокат? Не було никаких авокатов. Лесхоз хоронил яё, она там ране работала, да собес денег выдялил.
Она развернулась в противоположную сторону, от которой шла, и, низко опустив голову, засеменила прочь.
– Бабушка, вы так и не сказали, где же кладбище?
Женщина не оглянулась. Не расслышала или сделала вид, что не слышит.
– Ну вот, приплыли. Какой чёрт укусил её? Вон как рванула! Мне молодому не догнать, – проворчал недовольный Мишка.
– Странно это всё. Видел, как она в лице переменилась, услышав, к кому мы приехали? – Я не мог понять, чем вызван яростный страх старушки и нежелание верить нам.
– Да известная история! Растащили, наверное, со двора кто что мог, раз наследников нет, а теперь испугалась, что вернуть назад потребуешь.
Михаил, ищущий в любом поступке представителей человечества корысть, рассмеялся, но мне было не до смеха. Какое-то странное предчувствие сдавило грудь; я с трудом удержался от того, чтобы, сев в старенькую «девятку», унести из этой глуши ноги.
– Да что-то не заметно в доме никаких следов разграбления. Всё пылью покрыто, будто никто ни разу в дом не зашёл после Дусиной смерти.
– Так может в первый день и разделили всё между собой соседи. Уверен, шкатулку со старинными драгоценностями тебе не найти.
– Какие «драгоценности»? Тут ремонта на хороший счёт…
Я чесал затылок, прикидывая в уме, хватит ли денег, что сумел отложить на покупку новой машины.
– Ты чего? – Мишка толкнул меня в бок. – Не вздумай отказываться или продавать! Мы тут такие шашлыки по выходным мутить сможем. Речка в трёх метрах, сады, огороды – это же рай для измученных столичным смогом лёгких. – Он подмигнул, хлопая опушенным рыжими ресницами глазом. – Тёлки, пиво, потанцуем. С ремонтом поможем, не ссы! Да и кому его тут продашь? Глухомань полная. Лес кругом. И не скажешь, что всего в ста с лишним километрах от столицы, больше на скит похоже заброшенный.
Мишка огляделся вокруг, выискивая взглядом тех, кто мог указать направление к деревенскому кладбищу.
– О, сейчас узнаем у первого встречного дорогу, скажем «привет» и «прощай» на могилке и рванём назад, не то в такие пробки встрянем, что попадём домой в глубокой ночи.
Первым встречным оказался пьянчуга, сидевший прямо на земле, прислонившись спиной к покосившемуся забору. Он с удивлением и долей надежды уставился на двух незнакомцев, пытающихся выведать у него, где находится кладбище.