(не) Его Малыш(ка)
Шрифт:
Но ночь неизбежно вступает в свои права, а с ней и неприятное чувство тревоги противно свербит в районе солнечного сплетения.
Пытаясь подавить неприятные предчувствия, убравшись на кухне, я иду в душ. Вода всегда меня успокаивает, смывает легкую дневную усталость и расслабляет напряженные мышцы. После водных процедур облачаюсь в удобные пижамные штаны и свободную белую футболку с забавным принтом — нахальной мордой рыжего кота. Выключаю в доме верхний свет, оставляя включенной лишь бра в прихожей, словно маячок в ночи для заблудившегося.
Спать,
Кошик (ну, не подходит ему кличка — Кощей, совсем не подходит, из него Кощей, как из меня космонавт!), забравшись на диван, устраивается в ногах. Громко зевает и кладет свою моду мне на щиколотки.
— Спокойной ночи, Кошик! — улыбнувшись, желаю животинке, получая в ответ добродушное «мяу».
Сквозь незанавешенное окно в комнату заглядывает луна, и в ее тусклом свете, серебристой дорожкой пробегающем по полу прямо до дивана, все вокруг наполняется неповторимой загадочностью. Мерное урчание кота и ночная тишина навевают сонливость, и я не замечаю, как проваливаюсь в беспокойную дремоту.
Всю ночь тревожно верчусь, то выныривая из объятий Морфея, то вновь в них проваливаясь. Да и малышка отчего-то сегодня крайне активна. Ей не нравится ни одна из выбранных мною поз для сна, отчего ее толчки чувствительнее обычного. И, просыпаясь каждый раз, я растерянно пытаюсь понять, приснился мне очередной ее недовольный пинок или нет.
Под утро встаю и, полусонная, бреду на кухню попить водички, а, вернувшись в гостиную, усаживаюсь в кресло, подложив под поясницу подушку. Невидящим взглядом смотрю в окно на занимающийся рассвет, да так и засыпаю — сидя, склонив голову к плечу и сложив руки на животе.
Очередное пробуждение больше походит на грубый пинок, выкидывающий меня в реальность. Истошный кошачий вопль и противный скрежет его когтей по пластику сродни какофонии неслаженного оркестра.
— Коша! — кричу я, потирая глаза и медленно потягиваясь в кресле. — Перестань хулиганить.
Естественно, в ответ ноль внимания, фунт презрения и не менее протяжный возглас недовольства. Приходится встать и идти на разведку, дабы определить, что же расстраивает кота и чем ему можно помочь. Мимоходом бросаю взгляд на настенные часы, морщу нос и выговариваю неразумной животинке за раннюю побудку.
— Потерпеть не мог? — наигранно хмурю брови, натыкаясь в прихожей на нарушителя тишины. — Что ты хочешь?
Присаживаюсь на пуф и протягиваю руки к Кошику, предлагая свои объятия в качестве успокоительного. Кот лишь недовольно дергает хвостом и возвращается к «увлекательному» занятию: царапать входную дверь и требовательно орать.
— Ты же не любишь прогулки? — напоминаю ему, вспомнив слова Степана. — Что ты туда рвешься? Пошли на кухню, дам вкусняшку, — заманиваю, наверняка голодного зверюгу.
В качестве отказа — презрительный взгляд, и мне ничего не остается, как открыть ему эту чертову дверь. Накидываю на себя снятую с вешалки ветровку, сую ноги в мужские кроссовки (они большие, и мне не надо наклоняться и тратить время на то, чтобы их надеть) и выхожу вместе с котом на крыльцо.
Поганец царственной походкой спускается по ступенькам крыльца, вальяжно проходится по ближайшим тропинкам, что-то внимательно вынюхивает в траве, словно собака-ищейка, и, пожевав пару травинок, деловито виляя хвостом, возвращается ко мне.
— И это все? — кутаясь в тонкую куртку, строго укоряю его, провожая осуждающим взглядом его дефиле по ступенькам вверх и до двери.
Глубоко вдыхаю терпкий древесный аромат, окутывающий меня, отчего голова немного идет кругом. Или это все от бессонной ночи и неудачного подъема? Да, точно, в этом вся вина, а еще в голоде, от которого живот громко урчит.
— Кошик, я не злопамятная, но…
Но коту уже все равно, он скрывается в ванной. Закрываю дверь, убираю на место все мужские вещи и возвращаюсь в гостиную, намереваясь еще немного поспать. Я даже успеваю улечься с комфортом, когда в дом врываются двое бойцов в камуфляже, брониках и строгим требованием:
— Ни с места!
Панический испуг мощной волной прокатывается по телу, парализуя меня. В ужасе смотрю на двух мужчин, и все, что могу сейчас делать, это открывать и закрывать рот, силясь пропихнуть в легкие хотя бы глоток воздуха, ставшего вдруг колючим и царапающим мне горло.
— Вы кто? — строго спрашивает один, тот, что ближе ко мне.
— Я… — Пересохшее горло саднит даже от одного-единственного звука, в голове бессвязные мысли и жуткий тремор во всем теле. — Я…
— Кто вы и как вы здесь оказались? — с нажимом допрашивает уже второй.
— Я… — К щекам приливает кровь, они горят, словно я злоупотребила солнечными ваннами.
— Удостоверение личности предъявите, — требует вновь первый.
Голова идет кругом, перед глазами все плывет, и я словно проваливаюсь в удушливые облака из плотной ваты.
— Эй, ты чего? — слышу сквозь вязкую пелену взволнованный мужской голос. — Черт, парни, какого хрена вы девчонку перепугали?! Станиславыч же сказал, без самодеятельности! — отчитывает парней мой заступник. — Он приедет, разберется.
— Ну, мы же… — басит один из парней.
— Марш на улицу, ждите там! — командует, видимо, старший в их команде.
Я медленно приоткрываю отяжелевшие веки, робко делаю глубокий вдох и старательно фокусирую расплывающиеся пятна в единую, более четкую картинку.
— Ты как? — интересуется мужчина, приложив свою увесистую шершавую ладонь к моему лбу. — Может, водички?
Пытаюсь проглотить вставший в горле комок и неуверенно киваю, надеясь, что он сейчас отойдет и мне станет легче дышать, соображать и вообще существовать.