Не гаси свет
Шрифт:
Ей хотелось стереть все следы Другого, все следы того, что ОН сделал, что оставил на ней. Вот только то, что попало внутрь нее, смыть было невозможно…
«Я — ВИЧ-ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ».
Воспоминание об этой фразе было подобно пощечине. Женщина окаменела. Ноги у нее подкосились, и ей пришлось ухватиться за раковину. Он действительно произнес эти слова или они почудились ей в наркотическом угаре?
«Это просто глюк, подружка, вроде потолка, что отъезжал вверх, менявшей цвет комнаты, поляны…»
Нет… Это был не глюк, а жестокая реальность. Она все еще слышала голос у себя в ухе — тот же самый, что по телефону.
«Глупости!..
Нужно сделать тест… Пойти к врачу… Нужно…
«А Игги? Его ты куда денешь?»
От этой мысли у Штайнмайер снова скрутило кишки. Игги… Нельзя бродить по коридорам с мертвым псом на руках! А если оставить Игги здесь, горничная его найдет. Может, положить трупик в чемодан? И что дальше? Не выбрасывать же любимую собачку в помойку, как обычный мусор… В голове промелькнула новая мысль: «Никакого теста, никакого врача, никакого чемодана…» Журналистка не стала отмахиваться от неожиданной идеи. Думать об этом было все равно что идти по тонкому льду, но она больше не чувствовала страха. Разве в Писании не сказано — «не бойтесь убивающих тело»? [67] Внезапно все прояснилось. Почему бы и нет? С самого начала все именно к этому и шло.
67
«И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Мф. 10:28.
Женщина села за стол, оторвала листок от блока с логотипом отеля и написала несколько фраз, но рука у нее так сильно дрожала, что пришлось повторить попытку. Покончив с одним делом, она взялась за другое. Пошла в ванную и, из последних сил сдерживая рыдания, разложила на полу два пахнущих лавандой полотенца.
Потом пошла за ним. Просунула ладони под безжизненное тельце со слипшейся шерстью и подняла его, поддерживая локтем голову песика, чтобы та не оторвалась. Положила Игги на пол душевой кабины, взяла шланг и пустила воду. Она долго смывала кровь и экскременты, потом намылила шерстку шампунем и еще раз ополоснула собаку, стараясь не смотреть на жуткую рану на ее шее. Теперь песик выглядел так, как будто искупался в море и уснул. Хозяйка переложила его на чистые белые полотенца (по какой-то непонятной причине ей казалось, что здесь уместен только белый цвет), взяла расческу, включила фен и окончательно привела Игги в порядок.
И только после этого закричала.
Она кричала, как безумная. Орала, пока не лишилась сил. Затем сползла по стене на пол, молотя ногами по воздуху, как будто отбивалась от невидимого врага.
Она посмотрела вниз. Три высоких этажа… Голова кружилась, ноги дрожали… И не только ноги — руки, пальцы, живот вибрировали, как натянутая на барабан кожа. Она снова посмотрела под ноги и тут же об этом пожалела. Стоявшие внизу машины выглядели игрушечными, по улице шли люди — крошечные человечки перебирали ножками и топали по своим делам, — а она стояла на карнизе, прижавшись спиной к стене и все еще держась одной рукой за раму окна.
Казалось невероятным, что ее до сих пор не заметили, но было ясно, что с минуты на минуту кто-нибудь поднимет голову и тогда…
Она сделала глубокий вдох. Чего ждешь? Прыгай…
Ветер завывал в ушах, а город вибрировал-гудел-жужжал, сочась энергией и жаждой жизни. Сколько людей думают о ней в этот момент — помимо тех, кто хочет, чтобы она прыгнула? Что она оставит после себя? Кто будет ее вспоминать? Единственный верный спутник жизни лежит мертвый на полотенцах в ванной, где его и обнаружат служащие отеля и полицейские. После ее падения. Прощальная записка была короткой: «Похороните Игги в Бомон-сюр-Лез, на кладбище животных. Обратитесь к Клэр Дориан».
Кристина
И тут в голове снова зазвучал голосок: «Давай, прыгай… Но учти — если прыгнешь, никогда не узнаешь ни кто, ни почему… Разве тебе не хочется узнать? Собираешься умереть, не поняв интриги этой истории?»
Впервые за все время женщина с невероятной ясностью осознала, что голос, много лет звучавший у нее в голове, принадлежал ее сестре. Мадлен… Мадлен, тайно повзрослевшей внутри ее собственного существа, Мадлен, которая поучала, раздражала своими наставлениями, требовала к себе внимания — совсем как живая Мадлен в их детстве. Новая Мадлен, желающая ей добра, возможно, единственный человек на земле, который ее по-настоящему любит. И у этого человека были другие планы насчет судьбы младшей сестры.
Кристина долго сидела, застыв в неподвижной позе — спиной к перилам, свесив ноги в комнату — и смотрела перед собой пустым взглядом. А когда она вынырнула из этого транса, то поняла, что стала другой.
Кристина, пытавшаяся отражать удары и понять, искавшая помощи и нашедшая опору в бездомном алкоголике, исчезла.
«Ты не нуждаешься в поддержке. Сама справишься. Тебе нужно одно — ярость, что разгорается в твоем сердце».
Да. Она придвинулась к окну и осторожно, скребя ногтями по шероховатой поверхности стены, скользнула назад в комнату — в тот самый момент, когда один из прохожих наконец заметил что-то неладное и указал на нее пальцем.
Женщину накрыла «возвратная волна» страха. Слава богу, она сумела остановиться, пусть и в последний момент. Кристина промерзла до костей, но виноват был не только ледяной ветер. Она с ужасом думала, что могла бы сейчас лежать на тротуаре с переломанными костями и обратившимися в кисель внутренностями. Но она удержалась — и почувствовала, что возродилась, полная решимости действовать. Они хотят ее смерти? Очень хорошо. Прекрасно. Она, может, и умрет, но уж точно не убьет себя сама. Они за все заплатят… Тот, кто не боится смерти и питается ненавистью, превращается в очень опасного противника. В припадочного камикадзе. В Кристине произошли глубинные изменения, она теперь понимала все гораздо яснее. Плевать на смертельную опасность! Они совершили ошибку — разбудили сущность, долго находившуюся в анабиозе внутри нее. Палачи, сами того не ведая, закалили ее, дотянули до момента, когда ее сила и ярость слились воедино и вырвались наружу. Они вполне могли преуспеть с человеком послабее, с тем, кто отчаялся и позволяет собой манипулировать, но Кристина сделана из другого материала.
«Ты сильная, гораздо сильнее, чем они думают, чем думаешь ты сама, сестричка». Мадемуазель Штайнмайер обрела первозданную чистоту: мучители отняли у нее все и терять стало нечего.
Луч солнца вырвался из-за свинцовых туч, осветив пол у ее ног, и над красным ковром закружилась золотистая пыль. Лучик переместился на пустую корзинку Игги, и она все-таки заплакала.
Но эти слезы не были проявлением слабости.
Кристина закрыла чемоданы и покинула номер. Спустившись в холл, подошла к стойке портье и спокойно дождалась своей очереди.
— Вы нас покидаете? — удивился дежурный администратор. — Мы надеялись оказать вам гостеприимство на несколько ночей… Что-то не так?
— Все просто замечательно, — ответила женщина. — Я возвращаюсь домой. Рабочие сотворили чудо — все починили. С утечками покончено.
Портье бросил на постоялицу удивленный взгляд: заселяясь, она сказала, что к ней в квартиру залезли воры, и поэтому ей придется поменять замки.
— Рад за вас… — протянул он неуверенно.
— Запишите на счет мадам Дориан.