Не гламур. Страсти по Маргарите
Шрифт:
– Привет! Ты решила заняться челночным бизнесом?
– Между прочим, не смешно. Знаешь как на меня пялились прохожие, когда я вышла из дома с этим идиотским баулом?
– Успокойся, Никуш. Они пялились не на сумку, а на твои голые ноги. И я их в данном случае прекрасно понимаю.
– Ты думаешь? – всерьез озадачилась Ника.
– Убежден, – столь же серьезно ответил я.
– Ну, в таком случае я их прощаю. Вот, держи, – она достала из сумки изрядно потертый и выцветший бушлат. – Надевай.
– На фига?
– Илюха, надевай и не задавай глупых вопросов. У меня и так башка болит – такой хлопотный день выдался.
– А он… того?.. Стерилен?.. Проверено – насекомых нет?
– Ну,
– Просто он как-то странно пахнет.
– Ничего не странно. Обыкновенный нафталин. И хватит тебе выпендриваться, надевай.
Я пожал плечами и напялил на себя обмундирование героического дедушки. Странно, но бушлат пришелся мне впору, разве что рукава были коротки. А так вполне сносно, вот только немного не по сезону – на улице плюс двадцать. А то и больше.
– Класс! – оценила Ника. – А теперь садись в кресло, я тебе ноги закутаю. – С этими словами она выудила из сумки большой шерстяной плед.
– А это еще зачем?
– Помолчи минутку, ладно. Сейчас я тебя запакую, а потом все объясню.
Мне ничего не оставалось, как согласиться. Правда, перед этим я зачем-то уточнил:
– А плед бабушкин?
– Ага, а как ты догадался?
– Интуиция.
– В смысле?
– В смысле постиг истину путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательства.
– Рожнятовский, сейчас в лоб дам.
– Не надо. Я просто догадался.
– Вот то-то же! – Ника замотала мои ноги в одеяло, отошла в сторонку, критически осмотрела меня и, похоже, осталась вполне довольна увиденным. – Ну вот, теперь ты настоящий инвалид! То, что нам и нужно!
– Вам – это кому? И вообще, Ника, ты можешь наконец объяснить, что здесь происходит?
– Фу-у, Илюха, какой ты все-таки душный. Объясняю: в следующем номере нашего журнала будет большой материал, посвященный питерским инвалидам. О том, как им тяжело живется, как государство о них ни фига не заботится, как они вынуждены нищенствовать и попрошайничать. Ну и прочая такая пурга. Статью Розка уже написала – не гениально, конечно, но уж как смогла. Осталось только сделать несколько фотографий. Сейчас должна подъехать Машка, пару раз тебя щелкнет и все – ты свободен.
– А почему именно я? Вам что, настоящих инвалидов не хватает? Вон, у любой станции метро их пачками снимать не переснимать, – как говорят в таких случаях, моему возмущению не было предела.
– Понимаешь, у метро мизансцена не та.
– Кто?
– Мизансцена, – назидательно повторила Ника. – Ты что, слова такого никогда не слышал? А еще известный журналист. Вот сам представь: солнечный день, Нева, крейсер революции, мордатые торговцы сувенирами, пижонистые интуристы… И на этом фоне – фигурка молодого, красивого инвалида в кресле-каталке. Он отдал три года службе на флоте, все эти три года ходил по холодной воде, и как результат – после демобилизации его парализовало. И теперь государство от него отвернулось, откупилось мизерной пенсией, которой не хватает даже на лекарства, и молодой инвалид вынужден заниматься унизительным попрошайничеством.
– Чушь какая. Это твоя Машка придумала?
– Ничего и не чушь, – Ника сказала это таким тоном, что я догадался – эта «мизансцена» ее личное изобретение.
– А чего это он три года по холодной воде ходил? У них корабль протекал, что ли?
– А то ты не знаешь, в каком состоянии сейчас наш флот – разруха же полная. Так что, может, и протекал.
– Тогда в конце концов корабль должен был утонуть, – не успокаивался я.
– Рожнятовский, кончай корчить из себя умника. Ну неужели так трудно десять минут просто посидеть в кресле на солнышке?
– А ты подумала о том, что решат мои знакомые, когда увидят
– Представь себе, подумала. И захватила тебе очки от солнца. Это даже усилит правдоподобие – человек стыдится своего унизительного положения, а потому прячет глаза от прохожих за темными стеклами.
– Все, хватит, – я решительно прервал ее словесный понос, поняв, что могу просто чокнуться, если и дальше буду слушать эту бредятину. – Поехали. Но учти – десять минут и все. Я сматываюсь.
– Хорошо, милый, – примирительно сказала Ника и добавила: – Двадцать.
– Пятнадцать.
– Какие вы, мужики, все-таки мелочные. Женщина в кои-то веки просит тебя об одолжении, а ты начинаешь с ней торговаться.
– Ты хотела сказать «в кои-то дни»? Все. Двинули.
Ника вздохнула, взялась за поручни кресла и покатила меня к набережной. Мы припарковались метрах в десяти от лотков с матрешками, платками, шапками-ушанками и прочей лабудой в стиле «а-ля рюсс», после чего Ника положила мне на колени бескозырку с надписью «Гордый».
– А это еще зачем?
– Тебе же должны куда-то кидать подаяния.
– Ника, этого пункта в твоем сценарии не было.
– Я просто забыла тебе о нем сказать. Все. Будь умничкой, а я побежала встречать Машку, – она чмокнула меня в щеку и моментально испарились, явно опасаясь возможного продолжения нашей дискуссии.
Пятнадцатью минутами дело, конечно же, не ограничилось. Машка запаздывала, и я сидел, обливаясь потом, чувствуя, как медленно шизею под воздействием припекающего солнышка и осознания полнейшей абсурдности ситуации, в которую я угодил по Никиной… Да что там по Никиной – по собственной же дурости и угодил. Кстати, подавали мне довольно вяло, так что я на собственной шкуре смог убедиться, сколь тяжел хлеб профессионального мошенника, косящего под сирого и убогого. Наконец на противоположной стороне набережной показались Ника и незнакомая мне девушка с фотокамерой. Девушка сделала несколько, видимо панорамных, снимков, после чего они направились ко мне. Я облегченно вздохнул, но, как оказалось, преждевременно: на какие-то пару секунд девчонок опередили – рядом со мной, взвизгнув тормозами, остановилась невесть откуда взявшаяся милицейская «буханка». Короче, меня замели. Что ж, это стало достойным завершением моей нищенской карьеры. Тут уж ничего не скажешь.
Слава Богу, что отвезли меня в ближайший, сорок третий отдел милиции, и слава всем богам, что в этот день на своем рабочем месте находился знакомый мне опер – Лёня Васильков, который когда-то был героем моего репортажа, заказанного мне к двухсотлетию МВД. Тогда мне было откровенно влом в поисках настоящих героев переться на Литейный, четыре, а потому я ограничился посещением соседнего отдела милиции, где и завел столь полезное знакомство. В общем, я наплел Лёне, что выполнял специальное редакционное задание, менты дружно поржали и командировали меня в гастроном, проставиться за столь благополучное разрешение конфликтной ситуации. В данном случае я не роптал, поскольку прекрасно понимал, что без Лёни эта история могла бы иметь отнюдь не комичный, а закономерно-трагический оттенок. Собранных мною пожертвований хватило только на запивку, так что водку пришлось покупать на свои. В итоге домой я вернулся только спустя три часа, нетверёзый и злой. Злой, естественно, на Нику, Машку, а также на всех тех, кто имеет отношение к этому мудацкому журналу, и на тех, кто эти мудацкие журналы покупает и читает. На скорую руку я сделал себе пару бутербродов с колбасой, на этот раз отключил все, включая мобильный, телефоны и уселся за компьютер с твердым намерением закончить статью. Словом, предусмотрел все отвлекающие факторы… Кроме одного…