Не говори никому
Шрифт:
– Пожалуйста, детектив Паркер, давайте сотрудничать. Мы ведь все в одной лодке.
В комнате наступила мертвая тишина. Тонкие губы Ким задрожали. Хойт посмотрел на жену и кивнул.
Карлсон сфокусировал взгляд на Ким.
– Миссис Паркер, как бы вы описали отношения между вашей дочерью и ее мужем?
– Дети были очень близки, очень любили друг друга.
– И никаких проблем?
– Никаких.
– Вы можете назвать вашего зятя агрессивным человеком?
Ким пораженно взглянула на Карлсона:
– Нет.
Сыщики посмотрели на Хойта. Тот кивком выразил согласие со словами жены.
– Не
– Что?!
Карлсон попробовал мило улыбнуться.
– Вы не могли бы просто отвечать на вопросы?
– Никто, – сказал Хойт, – никогда не бил мою дочь.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
Карлсон снова поглядел на Ким:
– Миссис Паркер?
– Они обожали друг друга.
– Я понимаю, мадам, да только многие любители помахать кулаками клянутся, что обожают своих жен.
– Дэвид никогда не трогал Элизабет.
Хойт перестал расхаживать по комнате, остановился перед детективами и спросил:
– Чего вы, собственно, добиваетесь?
Карлсон взглянул на Стоуна.
– С вашего позволения, я продемонстрирую вам несколько снимков. Они не слишком новые, но крайне важные.
Стоун передал Карлсону конверт. Карлсон открыл его и одну за другой разложил фотографии избитой Элизабет на кофейном столике, внимательно наблюдая за реакцией. Ким, как и следовало ожидать, залилась слезами, Хойт побледнел.
– Что это за снимки? – вполголоса поинтересовался он.
– Вы видели их ранее?
– Нет.
Хойт поглядел на жену. Та неожиданно кивнула:
– Я видела синяки.
– Когда?
– Точно не помню, незадолго до смерти Элизабет. Впрочем, тогда они уже были менее, – она замялась, подбирая слово, – менее выражены.
– Ваша дочь рассказала, где поранилась?
– Да, сказала, что попала в автомобильную аварию.
– Миссис Паркер, мы связались со страховой компанией. Элизабет никогда не обращалась туда по поводу дорожной аварии. Мы также проверили полицейские архивы. Никто в тот день не заявлял о происшествии, наши люди не нашли никаких протоколов.
– К чему вы ведете? – осведомился Хойт.
– Да к тому, что ваша дочь не попадала в автокатастрофу. От кого она, спрашивается, заработала синяки?
– Вы считаете, от своего мужа?
– Мы работаем над этой версией.
– У вас есть для нее основания?
Сыщики заколебались. Хойт догадался, что они не ответят в присутствии Ким по двум причинам: она – лицо гражданское и вдобавок женщина.
– Дорогая, ты не возражаешь, если я поговорю с агентами сам?
– Нисколько. Я буду в спальне.
На дрожащих ногах Ким двинулась к лестнице. Когда она исчезла из виду, Хойт сказал:
– Итак, я вас слушаю.
– Мы считаем, что доктор Бек не просто избивал вашу дочь, – сказал Карлсон, – мы считаем, что он ее убил.
Хойт переводил взгляд с Карлсона на Стоуна и обратно, словно пытаясь понять, не шутят ли они. Потом уселся в кресло и попросил:
– С этого места поподробнее.
14
Что же скрыла от меня Элизабет?
Шагая вниз по Десятой авеню по направлению к парковке, я пробовал заставить себя думать об этих фотографиях, как о свидетельствах автомобильной аварии.
А теперь все оказалось выдумкой.
Я мог бы заявить, что Элизабет никогда меня не обманывала, но в свете последних открытий это прозвучало бы глупо. Скажем так: это была первая ложь, о которой я узнал. Видимо, мы оба имели свои секреты.
Недалеко от парковки мне встретилось нечто странное. Или, вернее сказать, некто странный. Там на углу переминался с ноги на ногу человек в дубленке.
Он смотрел прямо на меня.
Человек казался ужасно знакомым. Нет, не моим личным знакомым, а кем-то, кто уже попадался на глаза, причем не далее, как сегодня утром. Где я мог его видеть? Дежа-вю?
Перебрав в памяти утренние события, вспомнил, что тип в дубленке встретился мне часов около восьми на заправке, куда я заскочил выпить чашечку кофе.
Или это был не он?
Нет, конечно, не он! Я отвел глаза и поспешил на стоянку. Служитель по имени Карло – во всяком случае, так гласил его значок – смотрел телевизор, поглощая сандвич, и прошло полминуты, прежде чем он соизволил обратить на меня внимание. Нехотя отряхнув крошки с рукава, Карло пробил парковочный талон, взял деньги и выдал мне ключ от машины.
Когда я вышел из будки служителя, незнакомец все еще торчал на своем месте.
Идя к машине, я изо всех сил старался не коситься на него, но, выехав на Десятую авеню, подозрительно уставился в зеркало заднего вида.
Тип в дубленке даже не глядел в мою сторону. Я следил за ним, пока не свернул за угол. Он ни разу не обернулся. Паранойя. Я становлюсь параноиком.
Почему же Элизабет лгала мне?
Ничего не идет на ум.
До прихода нового сообщения оставалось еще три часа. Целых три часа. Нужно было как-то отвлечься. Мысль о том, что сейчас происходит на другом конце Всемирной паутины, там, где сидит мой анонимный отправитель, сводила с ума.
Вообще-то я знал, что следует делать. Просто оттягивал неизбежное.
Вернувшись домой, я обнаружил деда в инвалидном кресле, совершенно одного. Телевизор был выключен, сиделка о чем-то по-русски трещала по телефону. Она явно не собиралась перерабатывать. Придется позвонить в агентство и попросить о замене.
Рот деда был в яичных крошках, я достал платок и аккуратно вытер ему губы. Наши глаза встретились, но его взгляд блуждал где-то очень далеко, за моей спиной. И вновь мне вспомнилось лето на озере. Дедушка часто развлекал нас, изображая похудевшего человека, номер назывался «До и после». Он вставал в профиль, надувал живот до невероятных размеров и выкрикивал: «До!» Потом втягивал живот, так что тот прилипал к ребрам, и вопил: «После!» Это было очень смешно, отец хохотал до слез. У него был самый заразительный смех из всех когда-либо слышанных мною, как будто смеялось все тело. Раньше я тоже так хохотал. А после папиной смерти разучился. Мой смех умер вместе с ним, словно неприлично было смеяться отцовским смехом, когда его самого уже нет в живых.