Не говори ты Арктике - прощай. Когда я был мальчишкой
Шрифт:
Впрочем, в войну мы привыкли, что ничем не примечательные люди, мимо которых проходишь не взглянув, потрясают своими поступками. Вместе с нами на монтаже работала Верка Тихонина, девчонка лет шестнадцати, только что из ремесленного училища. Таких девчонок в цехе были десятки, худых, не успевших сформироваться подростков, мечтавших о танцах после работы, ордере на отрез ситца и о победе. Но Верку я запомнил. Однажды мы заметили, что она обедает без хлеба, потом это вновь бросилось в глаза и вновь. «Продала, на туфли собираю», – заявила Верка, с гордым фырканьем отказавшаяся от наших горбушек. Выдал Верку почерк. В обед она писала письмо брату на фронт, и на ее каракули случайно взглянул слесарь Миронов из нашей бригады. Он вытащил из кармана смятый конверт, который не раз нам показывал,
И еще я запомнил Клавдию Антоновну, маленькую и сухонькую старушку уборщицу, которую в цехе прозвали «инспектором», потому что она никому не давала даже минутку посидеть сложа руки. Самые отпетые сачки и те боялись презрительного взгляда Клавдии Антоновны куда больше, чем выговора от начальства. «Им на фронте тяжелее»,– было любимое ее присловье. Единственный сын Клавдии Антоновны был на передовой, и старушка свято верила, что, если будет на работе доводить себя до изнеможения, ее Ванечка вернется живой. Всю смену она не разгибала спины, подбирала самые завалящие болтики, стирала ветошь, подметала и мыла бетонные полы, протирала окна, пришивала пуговицы, чинила фуфайки холостякам и тихо крестила самолеты, когда их вывозили из цеха.
МЫ РАЗМАТЫВАЕМ КЛУБОК
Закончив производственную практику на заводе, мы приступили к занятиям в техникуме. После сборочного цеха, где мы делали свое небольшое дело и чувствовали себя людьми, учиться было скучно и неинтересно, на занятия мы почти не ходили.
Раз в неделю, прихватив с собой леденцы и сэкономленные продукты, я отправлялся за двадцать километров в заводской детсад, где подрастал младший братишка, бледная кроха, не помнившая, что такое семья. В редкий свой выходной к нему приезжала мама, но я предпочитал навещать братишку один, так как совершенно не выносил женских слез. Братишка, как волчонок, набрасывался на сумку, без разбора съедал все лакомства, спрашивал, когда мы заберем его домой и, повзрослевшее, все понимающее четырехлетнее существо, молча со мной прощался, без лишних слов и скандалов. Я успокаивал маму тем, что ее младшенькому досталась не худшая доля, он жив и часто бывает почти сыт.
Решив обрести самостоятельность, мы поступили слесарями на кондитерскую фабрику, где в первый же день до тошноты объелись соевой массы. Через несколько дней директор фабрики послал нас к себе домой пилить дрова, мы обозвали его «тыловой крысой» и были уволены за опоздание на пять минут. Тогда мы подрядились на пристань разгружать арбузы, перебрасывались ими, вспоминая Антона Кандидова, ели до отвала с припасенным хлебом, заработали за десять дней по два литра водки, продали ее на толкучке и вложили вырученные деньги в исключительно выгодное предприятие: дали их взаймы новому знакомому, веселому и неунывающему пареньку-одесситу, который в знак благодарности назвал нас «своими в доску», рассказал полсотни анекдотов и навсегда исчез с горизонта.
– Ну, успокоились?– вздыхали мамы.– У всех дети как дети, а у нас какие-то вечные двигатели. Вертятся как наскипидаренные…
Удрученные своим невезением, мы уже подумывали было бросить техникум и снова уйти на завод, как вдруг перед нами заблистала такая ослепительная перспектива, что жизнь снова показалась прекрасной и удивительной. Неожиданно для всех мы как звери набросились на учебу, получали сплошные пятерки, радуя махнувших было на нас рукой преподавателей и приводя в умиление мам. Они и не подозревали, что мы взялись за ум не потому, что возвратились на путь добродетели, а потому, что решили «мотнуть клубок».
История этого термина такова. Как-то мы вычитали у Анатоля Франса притчу, которая чрезвычайно нам понравилась. Злой гений всучил ребенку волшебный клубок и предупредил: не трогаешь его – жизнь стоит на месте, чуточку потянешь за нитку – дни медленно потекут, дернешь сильнее – дни помчатся вскачь. Не в силах преодолеть такое искушение, несмышленыш начал вовсю мотать клубок: сначала для того, чтобы побыстрее стать взрослым и жениться на любимой, потом – чтобы добиться почестей, должностей и денег, узнать судьбу своих детей, потом, чтобы избавиться от жизни, ставшей невыносимой из-за старческих недугов и разочарований. С того момента, когда волшебник подарил ему клубок, мальчишка прожил четыре месяца…
Мудрая концовка – такой она кажется мне с высоты сорока лет; но тогда она обескуражила нас не больше, чем еретика намалеванные на церковных стенах картины страшного суда. Жизнь, стиснутая в один вулканический взрыв,– разве это не достойно восхищения? Как и все мальчишки, у которых эмоций куда больше, чем мозгов, мы ударились в мечты: «Нам бы такой клубок – вот дел бы натворили! Сначала намотали бы годика два, чтобы попасть на фронт, потом раз, два – и войне конец, а там видно будет…»
И вот однажды утром меня растормошил Сашка. В последнее время он уже не раз отмачивал такие штуки: будил меня в шесть утра и рассказывал о своей любви к Миле. Но не успел я как следует наораться, как Сашка грубо меня оборвал:
– На том свете выспишься, жив будешь! Ночь не спал, еле дождался, пока твоя мама на работу уйдет, а ты… Помнишь, что майор сказал в прошлом месяце? «Вот если бы вы десять классов кончили – другой вопрос!» Говорил он так?
– Ну, говорил,– нехотя согласился я.– Чтоб отделаться.
– Вряд ли, с десятилеткой ему бы ничего не стоило нас взять.
– Ну и что ты предлагаешь? – обозлился я.– Стащить бланки аттестатов? Мертвое дело.
– А я и не думаю красть бланки,– ухмыльнулся Сашка.– Охота была лезть под статью, когда аттестаты мы получим законно!
– Больной Ефремов, сколько будет дважды два? – предупредительно спросил я.– Какое сегодня число? Сколько ног у собаки?
– Заткнись и слушай,– отмахнулся Сашка.– В первом семестре мы изучаем математику, физику и химию за восьмой и девятый классы. Так? Так. Литературу, историю и географию мы знаем далеко вперед, и их я не боюсь. Так? Так. Значит, можно мотнуть клубок. Усвоил?
– Ничего не усвоил,– признался я.– Что ты несешь?
– Балда,– ласково сказал Сашка.– Ополосни рыло холодной водой и внимай! Мы заканчиваем первый семестр, берем справки, уходим из техникума и подаем заявление – куда?
– Ну, куда?
– В десятый класс вечерней школы!– торжественно возвестил Сашка.– Почему вечерней? Там ниже требования. Летом мы сдаем экзамены и получаем аттестаты, то есть в один год проходим три класса!
Стоит ли говорить, с каким энтузиазмом я ринулся в эту авантюру! Мы тут же решили взять себя в руки, поднатужиться, зубрить с утра до ночи и совершенно отказаться от личной жизни. Мила и Тая, посвященные в наши планы, мужественно согласились встречаться только на два часа по воскресеньям, и мы с необузданной яростью вгрызлись в науку. Сначала все шло как по-писаному: мы успешно сдали экзамены за первый семестр, взяли справки и побежали подавать заявление в школу. Но здесь на нас вылили по ведру холодной воды: для поступления в десятый класс одного семестра техникума оказалось недостаточно, в девятый – еще можно подумать. Гром среди ясного неба, полное крушение планов! Бог свидетель, что мы хотели остаться честными и что лишь обстоятельства сделали из нас отъявленных мошенников: тщательно подобрав подходящие перо и чернила, Сашка разложил перед собой справки и бестрепетной рукой к римской цифре «I» приписал две аккуратные палочки. И на следующий день жуликов, успешно закончивших III семестр авиационного техникума, безоговорочно приняли в десятый класс – разумеется, уже другой школы. Во избежание кривотолков сразу замечу, что мы не испытывали даже подобия угрызений совести, поскольку не могли себе позволить такую роскошь: началась совершенно изнурительная зубрежка. Пять месяцев мы буквально не видели белого света, наяву бредили иксами, чуть не помешались от котангенсов, решали во сне бином Ньютона – но все-таки из отстающих перебрались в прочные середняки. А в июне, скажем прямо, без особого блеска, но и без провалов покончив с экзаменами, мы вне себя от радости констатировали, что авантюра удалась.