Не хочу, чтобы он умирал
Шрифт:
— Еще далеко? — прервал его мысли голос Бентинка.
Скотт вел Бентинка к плато, откуда они должны были увидеть «Харрикейн». Еще не светало, и они шли в темноте. Шли уже целый час, молча, с трудом передвигая ноги. За этот час Скотт успел принять решение, а Бентинк выйти из себя.
— Еще один бархан — и мы его увидим, — сказал Скотт. — Если к тому времени чуть-чуть посветлеет.
Бентинк заявил, что ему дьявольски холодно, что ему осточертела пустыня, осточертело плестись и прятаться, и снова куда-то идти без всякой цели и без всякого смысла.
— Когда летишь в самолете, — говорил он, — всегда куда-нибудь прилетаешь, а потом возвращаешься обратно. А вы идете в никуда, никогда и ни до чего не доходите и видите кругом одну только пустоту. Даже если вы куда-то стремитесь, вы стремитесь в никуда.
— Привычка, — сказал Скотт. Мысли его были заняты совсем другим. Он вдруг разоткровенничался. — Вы вернетесь прямо в Каир? — спросил он.
— Да, когда доставлю в Багуш самолет. В Гелиополис — моя эскадра еще там. А что?
— Вы, наверно, увидите Люси Пикеринг?
— Ах, вот вы о чем, старина… Стало быть, дело уже на мази?
— Передайте ей от меня несколько слов, — сказал Скотт, как всегда жестко и без запинки, хотя ему явно было нелегко.
— А почему бы вам ей не написать? — услужливо предложил Бентинк.
Теперь Скотт сконфузился, ему трудно было договорить до конца.
— Дело не такое уж важное, — сказал он. — Передайте ей, что я вернусь в Каир недели через две-три. Вот и все.
— Она вас ждет, старина?
— Дело не такое уж срочное, — настойчиво повторил Скотт. — Если хотите, передайте ей, не хотите — не надо.
— Не беспокойтесь, — рассмеялся Бентинк, — я ей непременно передам.
Он запел, и Скотт понял, что розовые щеки, пухлые губы и детские замашки взяли свое. Куотермейн спросил его, почему он недолюбливает Бентинка, но он промолчал и только пожал плечами. Тогда Куотермейн рассмеялся:
— Подсознательно, Скотти, вы уже почти примкнули к определенному лагерю. Но Бентинк — симпатяга. Он просто никак не может повзрослеть. У него на это не было времени.
Бентинк стал что-то насвистывать, и Скотт сказал ему, чтобы он перестал.
— Ладно, старина! — добродушно согласился тот. — Не буду! — Они подошли к песчаному холму.
— Его тут нет, — сказал Скотт, думая о «Харрикейне». Первые лучи зари — бледное, словно подернутое рябью облаков свечение утреннего неба — открыли их глазам плоскую поверхность плато, рыжую, голую от песка, гальки и кустарника. Плато начиналось где-то за их спиной и постепенно снижалось впереди, переходя в ниспадающую долину, за которой, казалось, раскинулось море, хотя до моря отсюда было чуть не сто миль. Снизу в лицо им дул ветерок.
— Где он должен был сесть? — спросил Бентинк.
— Где-нибудь на этом плато, — сказал Скотт.
Бентинк попросил у Скотта бинокль и осмотрел лежавшую перед ними долину.
— Вот это мило! — сказал юноша. — Столько пройти, и зря. Где же он может быть еще?
— Не знаю, и мы не станем терять времени, гадая об этом.
— Проклятый французишка, — сказал Бентинк.
— Проклятый Черч, — возразил ему Скотт. — С самого начала это была глупая затея. Слишком сложна, слишком рискованна… — Он замолчал.
— Ну что ж, пойдем назад, — устало предложил Бентинк.
— Есть еще одна возможность, — сказал Скотт, стараясь выбросить из головы все обидное, что он думал о Черче. — На этом плато дует всегда сильнее, чем где бы то ни было в пустыне. Вчерашний ветер мог показаться французу слишком порывистым.
— И он вернулся назад?
— Нет, сел на защищенном от ветра склоне, — сказал Скотт, немножко поразмыслив. — Давайте посмотрим там.
До края плато, откуда видна была нижняя часть склона, пришлось пройти еще целую милю. Скотт нетерпеливо топал впереди, и хотя он мельком и оглянулся, заслышав отдаленный рокот моторов, — не в воздухе, а на земле, — все же, не останавливаясь, пошел дальше. В этот миг над ними на большой высоте пролетели в кильватерном строю самолеты. Внезапно Скотт со своим спутником оказались у края плато — оно круто пошло вниз, как накатанная детскими салазками снежная дорога.
— Вот он, — сказал Бентинк, показывая на самолет, который был отсюда виден. — Но французик посадил машину на крыло. Поглядите, Скотти.
Скотт, взяв у него бинокль, заметил, что самолет как-то странно завалился набок, слегка подняв в воздух колесо и сильно задрав крыло.
— Что это, по-вашему, значит? — спросил он у Бентинка. — Авария?
— Не знаю. Давайте подойдем и посмотрим.
— Вечером, — сказал Скотт. — Надо соблюдать осторожность.
— Но вокруг на пятьдесят миль нет ни души, — нетерпеливо возразил Бентинк.
— Нам некуда спешить, — стоял на своем Скотт.
Бентинк с трудом проглотил готовое вырваться у него ругательство, и они пошли назад к вади.
Издали взглянув на самолет, Куотермейн сразу же рассудил, что с ним делать.
— Они могли начинить его минами-сюрпризами или просто заминировать. Может, они его нашли и нарочно поставили на крыло, но в этом я сомневаюсь, — говорил он Скотту, когда они на грузовике подъезжали к самолету. — Сейчас поглядим.
Скотт разрешил ему поглядеть. Куотермейн сам отлично закладывал мины-сюрпризы и умел их находить. Он осмотрел местность в радиусе пятидесяти метров от самолета, а кое-где и покопался в песке и камешках. Дойдя до машины, он ощупал шов, соединяющий крылья с фюзеляжем, словно приласкал его кончиками пальцев.
— А это для чего? — спросил Бентинк.
— Сюда летчик обычно кладет свои собственные бомбы, — сказал Сэм.
Куотермейн, насвистывая, влез на задранное крыло, и самолет слегка качнулся, не изменив, однако, своего положения. Прозрачный козырек был откинут. Куотермейн заглянул в кабину и с изумлением повернул голову к своим спутникам.
— Француз еще здесь, — крикнул он. — Но он мертв.
— Тогда вы его не трогайте, — сказал Скотт. — Слезайте.
Скотт сошел с грузовика, приказав остальным подождать, и побежал к самолету; Куотермейн ждал его, сидя на тупом конце крыла.