Не хочу жениться!
Шрифт:
– А может, тогда «фон Анонимус»? – предложил тот.
– Я уже записал, – отрезал Кристофер. – Так… Возраст?
– Шестнадцать, – отозвалась Василиса.
– Предыдущее место жительства?
– Болото.
– Какое?
– Корчаковское.
Замдекана снова поднял на нее вопросительный взгляд.
– Милочка, придумайте что-нибудь другое. На Корчаковских болотах ничего, кроме пиявок, жаб и одной чокнутой ведьмы, нет…
– А вот не надо так про мою маму! – перебила Василиса, раскручивая
Замдекана подавился словами и быстро что-то записал в свитке.
– Заявление на стипендию писать будете?
– А то!
И так Василиса подписала еще три свитка – заявление на стипендию, согласие на распределение после учебы и заявление на заселение в общежитие. Потом Кристофер выдал ей маленькую тонкую книжечку, с обложки которой на девушку уставился ее собственный портрет. Жуткий, уродливый, черный… В общем, он Василисе понравился куда больше предыдущего, на объявлении.
– Завтра первый учебный день, так что вы очень вовремя. Сейчас отправляйтесь в общежитие, по карте найдете…
– Это где «Кошмар»? – уточнила Василиса, вспомнив иллюзию во дворе.
Замдекана тяжело вздохнул, поднял взгляд к потолку и ответил:
– Нет, где «Зайчик». Отдадите это завхозу, дальше он вам все объяснит.
Инструкция Василису не устроила.
– У меня будет своя комната?
Замдекана снова тяжело вздохнул.
– Поскольку вы одна девушка на курсе – да, своя. А вот с соседями наверняка не повезет… Увидите. Давайте, Вася, у нас у всех еще дела.
Василиса снова посмотрела на книжицу и пообещала:
– Если что, я еще вернусь.
– Не сомневаюсь, – отозвался замдекана, подталкивая ее к двери.
Но тут дверь распахнулась у девушки перед носом, и в кабинет ввалился тролль-привратник. Посмотрел на Василису, потом на ректора и взвыл:
– Это она меня обидела!
Толстячок ректор подскочил, чуть не пролив на себя чай.
– Кто тебя обидел, Рут? Кто посмел тронуть мою крохотулечку?!
– Она! – рявкнул тролль, насупившись.
– Лучше идите отсюда поскорее, – шепнул Василисе на ухо Кристофер. – Давайте, давайте!
Василиса послушалась, но даже на лестнице еще услышала громкое:
– Папа-а-а-а! Она убега-а-а-ает!
И тоненькое, но звонкое – ректора:
– Иди сюда, маленький мой. Где тебя ударили? Сейчас я подую, и все пройдет…
«Какие-то они тут чокнутые», – подумала Василиса. Потом сверилась с картой во дворе и отправилась покорять общежитие. Себя она, конечно, считала нормальной, но если «чокнутость» других не мешает ей жить – пусть чудят сколько угодно.
А пока Василису все устраивало.
Эрик проснулся как обычно – за пять минут до будильника. И первым, что увидел, был громадный гобелен, который Ипполит вчера, сияя, как солнышко, притащил в спальню и торжественно повесил над кроватью Эрика.
– Это что? – поинтересовался тогда Эрик, разглядывая гобелен. На нем в подробностях были изображены человеческие внутренности: сердце, почки, желудок…
– Видал, какая прелесть? – повернулся к нему Ипполит. – Еле урвал на распродаже! Я подумал: самое оно будет к нашим… э-э-э… занавескам.
Эрик покосился на занавески. Они были черными и совсем не сочетались с новым гобеленом.
– Но почему именно над моей кроватью? Тебе это нравится – в своем углу и вешай!
Иполлит со вздохом посмотрел на «свой угол». Он был весь заставлен стеллажами, завален книгами, свитками, шкатулками и склянками.
– Мне некуда…
Эрик собрался было возразить: ему было что сказать по поводу «мне некуда», но Ипполит, точно фокусник, извлек из-под плаща перевязанную синей лентой коробку.
– Тортик?
А Эрик был заядлым сладкоежкой и никогда не мог устоять перед тортиком… О чем теперь сильно жалел, потому что жуткий гобелен имел еще одну особенность, о которой Ипполит или не знал, или умолчал: в темноте он светился. Разноцветно. И сейчас, лежа на кровати, Эрик имел удовольствие оценить все особенности человеческой кровеносной системы. И пищеварительной. И выделительной…
А когда Эрик насладился видом человеческого организма и уже готовился к тому, что неизбежно придется вставать, раздался звонок будильника. И в унисон ему дикий визг.
Щит Эрик поставил мгновенно – он замерцал синим над кроватями, заглушил будильник, но с визгом ничего сделать не смог. Если только еще больше не усилил.
На своей кровати подскочил Ипполит.
– Холодильник! – заорал он едва ли не громче визга и, как был – в майке и трусах, бросился в соседнюю комнату. Эрик еле щит успел убрать.
Визг стих отнюдь не сразу – Эрик как раз успел, зевая, пройти в купальную, чертыхнуться на тазик с кровью, подписанный: «Вампирья! Ценно! Не трогать!» – и кое-как привести себя в порядок.
Потом из кухни раздалось:
– Эри-и-ик! У нас еще то-о-ортик оста-а-ался?
– Чуть-чуть, – отозвался Эрик, появляясь на пороге. И замер.
У закрытого холодильника лежал слуга – мальчишка лет четырнадцати. Рядом с ним дергалась отрубленная паучья лапа с руку длиной. Над всем этим склонялся Ипполит – то поглаживая лапу, то хлопая мальчишку по щеке. Ни мальчик, ни лапа не обращали на него никакого внимания.
– Дай, а? – увидев Эрика, попросил он.
– Зачем?
– Не хочу эликсир тратить. – Ипполит схватил блюдо с тортиком, открыл мальчишке рот и принялся запихивать в него марципановую розочку.