Не ходите, девки, замуж!
Шрифт:
– Я заеду за тобой к восьми, – сказал он и пояснил, что будет ждать меня прямо во дворе. Я предложила поехать посмотреть квартиру, потому что ее и в самом деле надо было посмотреть, а я не очень понимала даже, где находится хотя бы сам дом со странным номером «строительный № 78634» и как его найти.
– Нет проблем, – легко согласился он. Через несколько часов он заехал за мной. Когда я вышла во двор и поискала глазами блестящую черную ракету, струящуюся по асфальту, то ее не нашла.
– Диана? – окликнул меня Алексей. На сей раз он смотрел на меня из салона какого-то огромного
– Что это? – спросила я, с прыжком залезая в салон.
– Тачки бывают разные. Я – один, – пространно пояснил он, но разъяснять не стал. Я уже примерно понимала, что, если Алексей не хочет чего-то говорить, не стоит его расспрашивать. Все равно отшутится. В умении молчать и скрытничать он был совершенно как Владимир. Но от Алексея в отличие от Владимира я ничего и не ждала. Молчать было удобно и комфортно.
– Значит, переезжаешь? – уточнил он. – Не знал.
– А откуда ты вообще все обо мне знаешь? – попыталась вызнать хоть что-то я. Но Алексей только загадочно улыбнулся и сказал:
– Я все могу. Знай это и бойся, – как бы пошутил, но в каждой шутке, как известно, только доля шутки.
Я вздохнула:
– Нет, не думаю, что тебя стоит бояться.
– Да? Смелая? – хмыкнув, бросил он на меня короткий взгляд. – Молодец. А когда переезжать?
– Когда угодно. Я уже все документы подписала, – огорошила его я. Всю дорогу он ехидничал, спрашивая, что я буду делать, если окажется, что мне дали семьдесят метров в бараке на Ленинградском шоссе где-то в районе Молжаниново, где конь не валялся и до сих пор в полях мухоморы растут – такая чистая экология вдали от Москвы.
– Плевать, – отмахивалась я.
– Ну-ну. Действительно, я тебя недооценивал, – рассмеялся он.
– Ты недооценивал тот барак, в котором я прожила всю жизнь.
– Видел я твой барак, – вскользь бросил он.
Я сделала логичный вывод, что, прежде чем выйти на след Владимира, в моей биографии серьезно покопались. Неприятно, блин.
– О, снаружи он еще конфетка. Ты не видел внутри.
– Покажешь, – согласился он и кивнул на высокий, этажей в тридцать, дом, возвышающийся из глубин старого, заставленного сталинками двора. – Вот твой барак. Ничего себе трущоба.
– Да уж… – прошептала я, глядя на почти еще темный огромный дом. – Хибара.
– Ну, пошли посмотрим? Вдруг там внутри вьетнамское общежитие? – ехидничал он.
Дом был только закончен и стоял пустой. Жильцы еще не начали заезжать, хотя кое-где все-таки горел свет и слышались звуки дрели. Подъезд стоял открытый нараспашку, но там, в глубине дома, в уютной будке с телевизором и ароматом заваренных кипятком макарон, сидел охранник.
– Мы пришли по ордеру. Наша квартира двести шестая, – сказала я, показывая бумажку. Надо же, как же так, а где же номер тринадцать? Это было странно, жить в двести шестой квартире. Как-то безлико, бессмысленно. Я привыкла всю жизнь считать, что во всех моих бедах-невезениях виновата судьба. Что еще можно ждать от человека, живущего в тринадцатой квартире?
– Будете подниматься? – с недовольством спросил охранник.
– Нет, тут с вами постоим, – совершенно серьезно произнес Алексей, скорчив строгое лицо. Сегодня он был одет по-простому – джинсы, высокие со шнуровкой ботинки, типа армейских, и длинный теплый свитер, возможно, ручной вязки. Вместо куртки имелась непривычная для нашего взгляда теплая, с меховой подкладкой, жилетка.
– Со мной? – растерялся охранник.
– Макаронами угостите? – спросил Алексей, по-прежнему без тени улыбки.
Только тут до охранника дошло, что над ним прикалываются. Он нахмурился и тряхнул ключами на безразмерной связке.
– Лифты не работают, – хмуро ответил охраник, делая ударение на последнем слоге. Дал нам ключ и направился в свою норку, игнорируя Алексея. Фунт презрения и ноль внимания.
– Совсем не работают? – спросила я.
– До шести вечера, потом выключают. Идите по лестнице.
– А вы не можете включить? – попросила я. Идея карабкаться на двенадцатый этаж меня не радовала. Охранник внимательно осмотрел меня, потом Алексея и едко бросил:
– Не имею права.
– А не боитесь, что мы на стенах будем писать неприличные слова? – спросил Алексей. Охранник фыркнул и отвечать не стал. Но по его удовлетворенному виду было понятно, что проблем от нас он не ждет, а лифт включить мог.
– Там камеры, – на всякий случай пригрозил страж порядка.
Алексей взял меня за руку и потянул за собой.
– Пошли. По лестницам ходить для здоровья полезно, – заверил он меня. Лестница был вполне чистой и светлой, пахло штукатуркой и сыростью.
– Чего отстаешь? – ехидничал Алексей, легко переступая через ступени и насмешливо глядя, как я карабкаюсь за ним. Да уж, отвыкла я за последние три года подниматься пешком по лестницам. Потеряла форму. Раньше на пятый этаж взлетала за одну секунду, а теперь не могу, задыхаюсь.
– Это ты бежишь как ненормальный, – буркнула я, чертыхаясь про себя. В нашем прекрасном городе столько нормальных, толстеньких и ленивых мужчин, мне же, по-моему, достаются только спортивные типы.
– Ты должна бросить курить, – сказал он, когда я все-таки дошкандыбала до двенадцатого этажа.
– Да уж, это было бы неплохо, – согласилась я. А чего спорить. Все равно не брошу, как ни уговаривайте. До него Владимир три года проедал мне плешь. А воз и ныне там.
– Я этим займусь, – загадочно пообещал он, открывая дверь с еле заметной надписью, сделанной белой краской. «206». Мы вошли в темную квартиру. Свет не работал, надо было, видимо, где-то его включить в щитке, но и с уличным освещением все можно было разглядеть. Я подошла к окну и стояла, ослепленная фантастической праздничной картиной, развернувшейся далеко внизу. Изогнутая, живая, сияющая змея Ленинградского шоссе шевелилась, медленно продвигаясь в бесконечность нескончаемым потоком, сверкала огнями, разрывалась от звуков клаксонов, шумела и беспорядочно передвигалась во все стороны. Пробка, казавшаяся столь невыносимой в машине, смотрелась отсюда, с двенадцатого этажа, как произведение искусства.