(Не)идеальная девочка
Шрифт:
Выползаю из душевой кабины и обматываю бёдра полотенцем, не вытираясь.
"А ты не пробовал одеваться, Северов, а не в полотенце по квартире расхаживать?!"
Не раскручиваю это воспоминание. Пока бреюсь, игнорирую и все остальные.
Ладно, в душ меня Тоха заталкивал, но вот три недели не
Выуживаю из шкафа чистую футболку и джинсы.
"— Я отдам тебе все свои футболки, если это заставит тебя улыбаться.
— Все-все?
— Все-все. И штаны тоже."
Разрываю в клочья. Хватит уже гонять их. Она умерла для меня! Сколько можно её воскрешать?
Трясу головой, стараясь вытрясти её оттуда. На какое-то время спасает.
Выглядываю в открытое окно. Льёт как из ведра. И холод собачий.
Натягиваю толстовку и плащёвку с капюшоном. Выхожу на улицу. Курю под подъездом. Под таким ливенякой никотин особо не потаскаешь. Вдыхаю чистый воздух вместе с дымом.
Двадцать три дня я просидел в четырёх стенах, позволяя мыслям о ней разрывать меня снова и снова.
Сейчас я не просто жить, я дышать заново учусь.
Докуриваю и бросаю окурок в лужу. Ещё один натужный вдох, и я делаю шаг под ледяные капли.
Почти всю ночь брожу по району, ничего не замечая. Физических ощущений всё ещё нет. Джинсы промокли насквозь, но мне так-то похую. Холода не ощущаю.
Мимо катаются редкие машины. Ни одного такого же идиота, как я, который решил погулять в такую погоду, не встречаю. Несколько раз торможу у магазинов или под козырьками подъездов и таскаю сигареты. Никотин единственное,
Бреду по какому-то тротуару в полной темени. Ветер такой, что видимо, где-то оборвало линию электропередачи. Фонари не горят. Даже в окнах ни единого просвета. Только какая-то тачила стоит у обочины с включенными фарами, подсвечивая мой дерьмовый путь из Ада. Натягиваю капюшон на лицо и ниже опускаю голову, прячась от бьющих по морде капель. Слышу, как хлопает дверь тачки и за спиной раздаются быстрые шаги. Будто кто-то, блядь, бежит за мной.
Готовлюсь к стычке. Выпрямляю спину, сжимаю кулаки, разворачиваюсь и…
Снова подыхаю.
Длинные светлые волосы разлетаются за спиной и липнут к щекам. Вода вздымается под её ногами и разбрызгивается в стороны.
Несколько раз моргаю. Даже шевельнуться, сука, не могу, когда видение не исчезает, а оказывается всё ближе.
Глаза в глаза. Двести двадцать. Смерть.
— Артём! — визжит Настя и бросается мне на шею.
Позволяю себе это мгновение. И похуй, что потом придётся опять себя по ошмёткам собирать.
Что она тут делает? Почему сейчас? Я только выбрался из гроба с трёхметровым слоем земли, как меня заталкивают обратно.
Нельзя, Север, нельзя.
Вдыхаю её запах. Новая порция яда. Самоубийство.
— Не знаю, что ты тут делаешь. — обрубаю ровным тоном, за которым топлю всю, сука, боль, от которой меня двадцать три дня рвало на куски. — Но лучше исчезни.
Грубо срываю её руки со своей шеи, намеренно причиняя боль, и отталкиваю. Так же, как и, блядь, тогда.