(не) идеальный жених
Шрифт:
– Так не терпится поработать? Похвально, Исаева, – «стреляет» в меня указательным пальцем. – Я от тебя такого не ожидал, прямо не узнаю. Тогда давай мой картошку. А я, так уж и быть, почищу и порежу лук.
– Зачем ее мыть? Она же будет в шкурках? Разве ее не варят прямо так? И когда ты вообще готовить научился? – смотрю на него с большим сомнением.
– Сварить картошку может даже ребенок. Это же просто примитив, – закатывает глаза, ленивым движением
– Осторожно с ним, – киваю на него, – не отрежь себе что-нибудь очень ценное.
– А что? – Подмигнув, достает несколько луковиц, начиная их чистить. – Ты сильно переживать будешь?
– Мне-то что, – фыркнув, пожимаю плечами и принимаю равнодушный вид. – Вот девки твои расстроятся.
– Не переживай, Исаева, мы с ними как-нибудь разберемся. Ты лучше мой картошку, а то мы так ее год варить будем.
– Вот за что мне это наказание… – воздеваю глаза к потолку, начиная мыть холодной водой картошку, вываленную в раковину. Стараюсь не думать, что он меня опять уделал в разговоре. И девки это, не отрицает же…
Какая гадость. Рукам холодно, песок противно скрипит под ладонями, вода отскакивает от корнеплодов и брызжет на мое платье. Не догадалась я фартук надеть. С горем пополам завершаю эту неприятную манипуляцию и загружаю картошку в кастрюлю.
– Теперь налей туда воды и поставь на огонь, – отдает распоряжение Баров странным сдавленным голосом.
Сделав, как он сказал, разворачиваюсь на месте.
– Что с тобой? Ты что, плачешь?
– Чертов лук, твою мать! – шипит он, бросает нож в сторону и, подбегая к раковине, начинает яростно мыть свои глаза.
Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, до того забавно он выглядит. Но, как ни стараюсь, смех всё равно прорывается наружу, и я начинаю безудержно хохотать. Плачущий Баров – это что-то новенькое.
Поднимает настроение на раз. Прямо как бальзам на мою израненную его предательством душонку.
– Смешно тебе? – надвигается на меня он, отфыркиваясь и вытирая лицо полотенцем.
Он так внезапно оказывается рядом, что я не успеваю сориентироваться.
Придвигает меня к столешнице. Упирает руки в ее края и нависает сверху своей мышечной массой. Свирепое лицо склоняется надо мной. Губы сжаты в тонкую полоску, а взгляд испепеляет.
– Не сжимай челюсти, Баров, сотрешь зубы в порошок, – елейным голоском советую, стараясь не показывать, что он застиг меня врасплох.
– Очень умная, да? – вцепляется пальцами в мой подбородок, подтягивая его наверх.
Атмосфера сгущается, как перед грозой, и я теряю способность дышать и адекватно мыслить.
Мысли напрочь улетают из головы от близости Барова. Нервно сглотнув, пытаюсь избавиться от наваждения. Ответить новой колкостью, оттолкнуть его, физически воспрепятствовать. Но не могу. Это сильнее меня.
Да и ведь потом от него будет вонять луком.
Надо ловить момент. Нелепое оправдание, Исаева…
Последняя здравая мысль, перед тем как его губы вжимаются в мои. Удар молнии, не иначе.
Меня прошибает электричеством, шарашит по полной, бьет в солнечное сплетение. Самообладание летит к чертям. И я кидаюсь в этот поцелуй, как в омут с головой.
Жадные, голодные поцелуи, болезненное узнавание того, как может быть только с ним, только с ним одним. Жаркое дыхание и лишь ему присущий вкус. Целуемся как одержимые. Как будто сегодня последний день на Земле.
А мы – единственные люди на ней, ответственные за продолжение человеческого рода.
Черт, я скучала.
Бешеный напор сменяются неторопливой нежностью, язык Барова лениво гладит мои губы, уже не толкаясь во влажную глубину.
Я словно пьяная, держусь на последней ниточке, боясь упасть с обрыва в пропасть, полететь туда и погибнуть, разбившись с позором.
Кто я после того, как позволила случиться этому поцелую?
Слабачка. Поплыла, как желе. Дура!
Мне нужно срочно сказать какую-то гадость, чтобы испортить момент и разорвать это чертово притяжение между нами…
– Еще раз поцелуешь, приду к тебе ночью и прикончу! – сощурившись, выдаю, когда он отрывается от моих губ и смотрит в упор с победным блеском в глазах.
Баров будто был готов к чему-то подобному.
Спокойно отпускает меня и отходит на расстояние к холодильнику.
– И что? Даже ничего не скажешь? – неистово злюсь от его железобетонного спокойствия, которое он демонстрирует.
Поворачивается ко мне и скрещивает руки на груди, скалясь, как пират.
– Ты придешь ночью. Это всё, что я услышал.
Застываю на месте. Ничего себе заявление.
Да как он смеет! Я приду к нему? Скорее полюса света сменят друг друга!
– Знаешь что! – вскидываюсь, дергая головой.
Губы еще горят от жаркого поцелуя. А Баров убивает своей невозмутимостью.
– Что? – изгибает бровь в дугу. Уголок губ поднимается кверху. Смешно ему?
– Ничего! – выпаливаю глупо, скукоживаясь на месте.
Конец ознакомительного фрагмента.