Не играй с нами, девочка

Лав Агата

Затаенное глубоко внутри и ставшее привычным раздражение вдруг вырвалось наружу, и она со злостью посмотрела на него, можно было подумать, что отыскался виновник всех бед. Да, отлично. Теперь он накрутит еще больше. Но у нее и правда не осталось сил. Совершенно. Даже на такую малость, как увернуться от непрошенной заботы.

Спасительный щелчок электрического чайника подарил предлог отвернуться и занять руки. Она налила чай, попутно сделав миллион лишних движений с перекладыванием посуды и протиранием чистой столешницы, и, наконец, вернулась к столу.

По лицу Максима она угадала, что он хочет извиниться, но опасается, что этого тоже «не надо».

 — Ты закончил проект на удаленке?

Ничего другого она не придумала.

— Да, уже отпраздновали, — он взялся за ручку чашки и прокрутил ее вокруг оси пару раз. — Я не хочу говорить, будто мы соседи по лестничной площадке.

Лучше бы она позвонила.

— Я беспокоюсь о тебе, Анна, — надавил он, — как друг. Поговори со мной.

— О чем, Макс? — она шумно выдохнула и вновь уколола, оказавшись не в силах совладать с собственным тоном. — О том, как мне паршиво без него?

Она все-таки произнесла это, хотя хотела остановиться. Он не заслужил и капли из всего произошедшего. Случайный попутчик в ее судьбе, которому чертовски не повезло с маршрутом. Она и так была виновата перед ним.

— Ты выходишь из дома?

Он просто-напросто решил проигнорировать ее выпад.

— Я не отстану, Анна. У тебя никого нет, и тебе нужна помощь.

— Я уже взрослая, — устало произнесла она, — и я скоро приду в себя.

Лучше не спорить. Мягкость и смиренность, усыпить его и распрощаться.

— Этого я и хочу, — настоящий шелк, он умел говорить вкрадчиво и доверительно.

Так что оставалось цепляться взглядом за его одежду. Светлая рубашка с черными матовыми пуговицами, закатанные до локтя рукава, часы на широком кожаном ремне и темные джинсы.

— Я знаю, что виновата перед тобой, — сказала Анна, чувствуя, что спрятаться все же не удастся. — Так сильно, что даже извинения звучат издевкой.

Макс промолчал, и стало ясно, что эти слова были ему нужны.

— Ты многое сделал для меня, ты помог, когда мне было трудно. Наверное, у тебя уже привычка, — усмехнулась она и посмотрела на него.

Он улыбнулся и кивнул.

— И я благодарна, Макс, искренне... но сейчас не надо.

Мягкую улыбку с его лица она стерла с легкостью. Внутри, она знала, он уже злился на ее упрямство. Но он вновь не подал вида, сделал пару глотков чая, пересчитав складки на бежевой шторе, а потом поднялся.

— Звони мне, — попросил он, — хоть иногда.

— Хорошо.

— И еще...

Он полез в задний карман джинс. Достал визитку, которая легла перед ней на стол, красуясь яркой глянцевой поверхностью из красных и синих полос.

— Тут телефон, я договорился, им нужен редактор...

— Макс.

— Техническая литература, скукота, — он отмахнулся, сделав вид, что пресек ее благодарности, а не протесты. — Нужен срочно, поэтому не тяни.

Он так добр. Почему? Он словно видел другого человека перед собой, ради которого стоит стараться и что-то делать, несмотря

ни на что. Который достоин, который лишь запутался... Да, у Макса большое сердце, черт, оно огромное, но, когда тебе настойчиво делают хорошее, начинаешь вспоминать, что сам сделал хорошего. Чем заслужил.

Почти год она просыпалась рядом с ним, год воспоминаний из прикосновений и слов. Она помнила безмятежность, может быть, их счастье выцвело под палящим солнцем последних дней, но она не забыла самое главное. Она была искренна и щедра с ним, она не позволяла любить себя, она любила в ответ. И он знал это.

— Уйди в работу, — добавил он со строгими родительскими нотками.

После чего развернулся и шагнул в коридор. У двери он замер на мгновение, будто давал ей последний шанс проявить эмоции. Сказать что-то, обнять... Чужое тепло целебное, но она сдержалась.

Проводив его, она осталась одна, и вскоре стало хуже. Пришел вечер и начал переставлять тени, сгущая их в углах. Анна села на диван, подобрав под себя ноги, и смотрела, как противоположная многоэтажка зажигается огоньками чужого быта. Одним за другим. Слишком далеко, чтобы разглядеть хоть что-то, но сам огонек уже обещание.

Телевизор неразборчиво бубнил глупость, не в состоянии отвлечь хоть на секунду. Анна прекрасно понимала, что так нельзя... больше нельзя. Визитка с телефоном — это выход, только еще надо набрать номер, подобрать слова и справиться с голосом. И потом так каждый день, когда простой недолгий разговор с Максом буквально выжал ее. Хотя она справилась, не показала лишнего.

Она сегодня обедала?

С экрана что-то громыхнуло, и Анна нервно дернулась. В спешке найдя пульт, она выключила телевизор и замерла, пытаясь успокоиться. Но мысли все же побежали к прошлому. Телеэкран врал со звуком, в жизни взрыв оглушает и придавливает собственной беспомощностью. Особенно второй взрыв, она почему-то запомнила его ярче, глубже...

Они уже въезжали в соседний бокс, когда фургон повело от накатившей волны. Задние колеса занесло, как будто им в бок ударила другая машина, тяжелая и мощная, а не поток, пусть и разогнанного огненной силой, но воздуха. Водитель резко крутанул руль и смог выровнять фургон, заскочив в распахнутые створки бокса. И он не остановился, хотя она стучала и кричала, ведь Марк остался там.

Потом в какой-то момент вновь появились костюмы. Тесный хоровод из цепких взглядов и командирских голосов. Несколько допросов с одними и теми же вопросами и сальными ухмылками. Ее пытались подловить на лжи, но она говорила, как есть. Как приказал ей попросил Марк. Ее же вопросы никого не волновали, ее грубо обрывали и все.

Когда ее, наконец, отпустили, всё исчезло. Ту жизнь подтерли ластиком, не оставив и разводов. Машина слежки успокоилась через неделю, перестала провожать ее до продуктового и обратно. Она была рада и, пожалуй, благодарна, что ее оставили в покое. Чувствовать чужой взгляд становилось невыносимой пыткой, хотелось спрятаться ото всех и закопаться под землю.