Не искушай меня

Чейз Лоретта

Она отвернулась от окна и улыбнулась ему.

– Рад видеть тебя счастливой, – сказал Марчмонт.

– Всё благодаря тебе, – ответила она.

– Не так много нужно было делать, – проговорил он.

– Ах, да, ты говорил «Нет ничего проще».

Королевская семья прислушивалась к нему, и бумагомаратель Бирдсли был не единственным, кто умел рассказать историю.

И всё же, это было не только его заслугой.

Всё, что королевская семья должна была сделать – посмотреть на неё и быть расположенными в её пользу.

Зоя

говорила ему, что не невинна, но она была невинной, в смысле, который не всем дано понять. Невинность светилась в её глазах и согревала улыбку. Вот что заставило прослезиться Принца-регента. Он сказал, что плакал потому, что девушка напоминала ему его дочь.

Зоя не была схожа с принцессой Шарлоттой внешне. Она напоминала всем о жизни и надежде, которую олицетворяла принцесса. Частично этому послужило то, что Зоя не была приучена скрывать свои чувства. Она явно засияла, когда Королева приветствовала её. Её радость завибрировала через весь зал. Регент почувствовал эту радость. Он видел сияние.

Что Зоя сказала тогда, шокировав всех, в тот первый день – это было всего три недели назад? – когда Марчмонт её увидел.

Я пересекла моря, и это было так, словно я прошла сквозь время. Для всех, должно быть, выглядит, будто я восстала из мёртвых.

Вот, что они видели, эти особы королевской крови, узнавшие и перенёсшие позор, разочарование, безумие и раннюю смерть любимых – они видели жизнь, отвагу и надежду.

Зоя светилась как летнее солнышко, и невозможно было смотреть на неё и не почувствовать теплоту и оптимизм её духа.

Вот что увидел Регент. Вот, что в сочетании с молодостью, дружелюбием и красотой, тронуло его сентиментальное сердце.

Марчмонт сообразил, что витал в облаках и глядел на неё довольно длительное время. Он обнаружил, что она не отвернулась к окну и пленительной зелени снаружи. Зоя наблюдала за ним.

– Мы уже покончили с подобающим поведением? – спросила она.

– О, нет, – ответил герцог. – Эта часть только начинается.

– Но разве мы сейчас не нарушаем обычая? – Рука в перчатке и браслетах обвела внутреннюю часть кареты. – Остаться наедине в закрытом экипаже? Мне интересно, может, представление ко двору изменило правило?

– Нет, не изменило, – сказал Люсьен. – Но правила других людей не распространяются на тётю Софронию. Она создаёт собственные.

Марчмонт заставил рассудок отвлечься от опасного факта пребывания наедине с Зоей в закрытой карете. Он оторвал своё внимание от тёплой груди, щедро выставленной на расстоянии вытянутой руки, и сменил тему разговора:

– Ты всех попросту уничтожила. Тот реверанс, отмеченный тётей, был самым зрелищным из всех, какие я когда-либо видел.

И самым возбуждающим, но он также не мог позволить разуму подробно задержаться на этой мысли.

– Однажды выучив, как он делается, я больше не испытывала затруднений, –

сказала Зоя. – Я повергалась ниц и в более сложных одеяниях. Все воображают, что в гареме мы всегда обнажены – или одеты в несколько вуалей, но это не так.

Люсьен видел её обнажённой в каждую из тысячи и одной ночей, в своих снах.

– Однако там мы обнажали свои мысли и чувства, – продолжила она. – Это оказалось самым трудным в возвращении домой: не говорить того, что на сердце.

Что было у неё на сердце, его не касалось. Что было у него, не касалось её.

– Не нужно ничего говорить, – сказал Марчмонт. – Ты просто показываешь это.

– С чем тоже здесь есть трудности.

– Ты счастлива, – проговорил герцог. – Это видно. То, что ты хотела – твоя жизнь, которой ты могла жить, если бы те негодяи не вырвали тебя из неё. Сегодня эта жизнь началась, с королевского благословения.

Зоя сложила руки в перчатках на коленях и посмотрела на них:

– Моё сердце слишком переполнено, чтобы выразить чувства словами. Ты считаешь меня неблагодарной и капризной, но это не так.

– Никогда не считал тебя неблагодарной, – сказал Люсьен. Он вспомнил лёгкий поцелуй в макушку головы, шёпотом произнесённое спасибои всю сладость того момента.

– А капризной? – спросила она. – Потому что я флиртую с твоими друзьями?

– Ах, вот ты о чём, – он взмахнул рукой. – Возможно, я слишком оберегал тебя.

– О, Марчмонт, так ты это называешь?

Ревнивцем, собственником и эгоистом – так называл он себя на следующий день. Затем герцог сказал себе, с глаз долой – из сердца вон.

– Как ты хочешь, чтобы я называл это? – легкомысленно спросил он.

– Тем, что оно есть, – сказала девушка. – Не так, как удобно, или остроумно, или приятно твоей гордости. Но ты ведь никогда этого не сделаешь, не правда ли?

К ужасу Люсьена, она начала плакать.

Зоя никогда не плакала.

Она смахнула слёзы:

– Не обращай внимания. Я перевозбуждена. Мне необходим воздух. Я прогуляюсь.

– Ты не можешь гулять. Никтоне ходит пешком в придворном наряде, из дворца.

Она вызывающе сверкнула взглядом и взялась за дверную ручку кареты.

Карета, как раз остановившаяся в сотый раз, начала движение в момент, когда Зоя поднялась с места и наклонилась к дверце. Она потеряла равновесие и упала на пол в ворохе юбок, волнах атласа, кружев и тюля, перья сбились вперёд.

Девушка потянулась к дверной ручке. Марчмонт поймал её за руку.

– Пусти меня! – сказала она. – Дай мне выйти.

– Не будь идиоткой.

Она попробовала освободиться.

– Прекрати, – сказал он. – Если откроешь дверь, то упадёшь головой вниз.