Не матом единым
Шрифт:
Действие фильма происходит в российской глуши, там, куда даже немец во время Великой Отечественной не доходил. Для иностранцев такие уголки, куда не вступала ещё нога цивилизованного человека - прямо-таки настоящая экзотика. Люди - серые, в каких-то телогрейках, клетчатых платках и необычных шапках-ушанках на головах. Кстати, роли артистов исполняли сами же местные жители заброшенного уголка. И режиссер ещё до начала сеанса предупредил, что в этих самых платках и шапках-ушанках встроены малюсенькие микрофоны, для того, чтобы люди не стеснялись говорить то, что они всегда говорят
Стрекотал кинопроектор, в зале тишина, в нижней части экрана загорались титры перевода русской речи героев фильма на испанский язык. Но... публика в зале абсолютно ничего не понимала. Потому как в титрах, сделанных испанскими переводчиками был только набор каких-то слов без смысла и уж тем более без выражения и эмоций. Русская же публика - хохотала до слез, реагируя чуть ли не на каждое слово самодеятельных актеров. А дело в том, что их диалоги составляла заповедная русская речь процентов на пятьдесят заполненная виртуозным матом. Правда, некоторые испанцы, кто пошустрее и поумнее, и кто занял места рядом с представителями российского киноискусства, обращались к нашим зрителям для пояснения того или иного непонятного титра. И русские не отказывались от ещё одного дубляжа. Правда, все проходило как в известном анекдоте.
Стоят два крестьянина на экране и на чем свет костерят друг друга. Внизу - титры. Но испанский кинозритель теребит за рукав русскую соседку-переводчицу, чтобы она пояснила ему о чем идет речь. Та мнется, но потом говорит:
– Этот синьор фермер, что в свитере и кепке, предлагает своему товарищу в телогрейке - партнеру по сельскохозяйственному бизнесу, переделать крышу этого коровника, мотивируя это тем, что он, фермер в кепке, состоит в интимных отношениях с матерью синьора в телогрейке. Но синьор в телогрейке отказывается лезть на крышу, мотивируя это тем, что он тоже находится в интимных отношениях с матерью синьора фермера в кепке, с его отцом, женой, всеми родственниками вместе взятыми, а также и с самой крышей коровника...
– О!
– говорит испанский зритель, - понимаю-понимаю! Это русский фольклор фермеров.
– Си-си, - бурчит переводчица, и чуть слышно добавляет, - К сожалению, не только фермеров.
Далее на титрах появляется вообще что-то непонятное, а голос местного жителя изрекает:
– Как е... твою мать, так е... твою мать Кузьмич, а как е... твою мать, так е... твою мать!
– Это тоже про интим?
– снова не дает сосредоточиться на перипетиях картины испанец своей соседке-переводчице.
– Нет. Герой говорит, дескать, как работать, так Кузьмич, а как деньги получать, так другие!
Фильм наконец заканчивается. Иностранная публика, серьезно вникавшая в тяготы русской жизни, задумчива и напряжена. Многие, конечно, ничего не поняли. Но были потрясены увиденным. Зато испанский сосед переводчицы, был очень весел и доволен.
– Вот е... твою мать!
– говорил он, - Как чудесно, как правдоподобно!
– Вы что-то сказали?
– услышав матерщинную фразу, переспрашивает переводчица.
– Нет-нет. Это я так. Это фильмом навеяло...
Надо сказать, что российской кинопублике, уставшей за несколько дней фестиваля слушать чужие языки, фильм придал бодрости. Они выходили из зала с шутками и мило матюгались...
1996 г.
ПРИСЫПКА
Одного моряка сестра попросила привезти из-за "бугра" детскую присыпку. У неё только-только девочка родилась. В местных аптеках этого средства не было, а дедовским способом, с помощью крахмала, обрабатывать запотевшие и нежные места ребенка, сами понимаете, не очень-то и хотелось.
Брательник, моряк дальнего плавания, успокоил сестренку, мол, можешь не волноваться, куплю тебе целый мешок присыпки.
Во время рейса судно, как и предполагалось, пришвартовалось в американском порту и пока местные докеры грузили какие-то ящики в трюмы, незадействованных членов команды отпустили развеяться на берег. В баре ребята выпили по двести джина без тоника, побаловались баночным пивком и решили прогуляться по центральной портовой улице. Как говорится, людей посмотреть и себя показать. Шуршали клешами по бродвею в сумерках, заглядывались на тамошних девчонок, восхищались многочисленными огоньками различных рекламных вывесок. Тут наш моряк стукнул себя ладонью по лбу вспомнил о просьбе сестры.
– Твою мать!
– сказал другу, - Совсем забыл! Мне ж детскую присыпку сестренка заказала купить.
– Да вон аптека-то, - показал пальцем коллега на дом с зеленым мигающим крестиком.
Зашли всей кодлой, наш моряк стал изучать содержимое витрин. Но не только как по-ихнему называется, а даже как она выглядит, эта детская присыпка, и во что может быть упакована - совершенно не имел представления.
Он подошел к провизору и почесал в голове: как бы этому аптекарю доходчиво объяснить о своих намерениях. Аптекарь подобострастными глазами сверлил русского моряка.
– Май фрэнд, - начал моряк, - Я хочу, то есть, ай вонт фо май литл гел присыпка...
Аптекарь непонимающе улыбался.
– Как по-английски присыпка?
– спросил моряк у товарищей.
– А хрен его знает, спроси что-нибудь полегче!
– в один голос ответили друзья.
– О! Хрен, хрен! Ес хрен! Гуд!
– поняв о чем идет речь, обрадовался провизор, поравил очки на переносице и побежал к ящикам.
Через несколько секунд он по одному выкладывал упакованные в блестящие обертки презервативы, на которых были нарисованы фрукты и ягоды.
– Ит из лемон, ит из бериз...
– нахваливал аптекарь свой товар.
– Ноу, - в отчаянии замотал головой моряк, - Ноу хрен.
Улыбка с лица провизора мигом исчезла, уголки губ опустились и он через очки выжидающе смотрел на посланца из России.
– Твою мать!
– сказал кто-то из товарищей, - Да ты покажи ему руками, что и для чего тебе нужно.
– Мать о гел?
– переспросил аптекарь переводя взгляд с одного моряка на другого.
Ноу мать! Гел, литл гел!
Моряк напряженно раздумывая взъерошил волосы, затем расставил ноги, будто хотел присесть на унитаз, и в области своего интимного места начал трясти рукой, будто сдабривая свое мужское достоинство солью из невидимой солонки: