Не могу больше
Шрифт:
Уехать бы…
Вот только куда?
Эта ночь была тайной Шерлока. Она разделила с ним все его слабости, щедро позволив раскрыться и быть самим собой: зависимым и уязвимым. Два этих долгих года он заново открывал себя. И не сказать, чтобы ему не нравился новый Шерлок. Быть таким как все в области чувств оказалось даже приятно. Нестерпимо скучать по Джону было приятно. Признавать, как сильно к нему привязан — приятно. Понять, что такое друг, и как жизненно важно его иметь — приятно. Шелуха слетала с Шерлока, обнажая суть, открывая
И конечно же, все эти новорожденные знания о себе требовали защиты, которую мог ему дать только Джон.
Но всё сложилось иначе.
И ничего теперь не изменишь.
Он решил довериться течению жизни, её мудрым правилам, действующим на протяжении тысячелетий.
Всё образуется, Джон.
Всё образуется, Шерлок.
Самое страшное, в любом случае, уже позади.
Но если бы его сейчас спросили, за что он, не задумываясь и ни секунды не сомневаясь, может продать дьяволу душу, ответ последовал бы незамедлительно: за то, чтобы рядом, в одиноко пустующем кресле, сидел его друг, Джон Ватсон, и молча смотрел на огонь.
Конечно, всё образуется, Джон.
Конечно.
*
Она не спала. Голова и в самом деле немного побаливала и кружилась.
Вино вскружило ей голову… Смешно.
Мэри поняла, что допустила роковую ошибку.
Возвращение Шерлока так ошеломило, что она с первой минуты начала всё делать не так. Глупо. Грубо.
Непростительно мелко.
Почему она так испугалась?
Почему вдруг решила, что Шерлок Холмс имеет на её мужа больше прав, чем она сама?
Почему всё это время её не покидает странное чувство, что она взяла чужое?
Почему мысли о том, что всего этого она не достойна, не оставляют её ни на минуту?
Почему такой жалкой и потерянной она себя ощущает? Так, словно получив подачку, униженно целует одарившую её милостью руку.
Конечно, она знала, почему.
Знала ещё до ошеломляющего появления Шерлока.
Тайна, которую она не открыла Джону, и о которой должна была рассказать ему сразу, едва их знакомство и близость переросли в нечто более серьёзное и прочное, жгла ей грудь. Но ей так хотелось выйти за Джона. Она так сильно его любила.
И ненавидела Шерлока, который явился, как символический Рок, чтобы призвать её к ответу, и с которым её муж украдкой от неё шептался сейчас на кухне по телефону.
Тоска её мужа по этому человеку не прошла, Мэри прекрасно видела это. Её проницательности на это вполне хватило.
Джон притворялся.
Нет, не так. Он очень хотел, чтобы всё изменилось. Очень хотел вдохнуть полной грудью и начать жизнь сначала. Но в своих снах он возвращался туда - к прежней жизни и прежней боли. Что он прятал в своей душе, Мэри хорошо понимала. Исцеление проходило долго и трудно.
Но оно было возможно.
Если бы не вернувшийся Шерлок.
И если бы не тайна, которую Мэри скрывала.
Всё было ошибкой: встреча, свадьба, её жаркая, затмившая разум любовь.
Она
Теперь, когда Шерлок вернулся, Мэри полностью осознала, что не имела права привязать к себе такого, как Джон: надежного, честного, чистого.
Но, видит Бог, как страшно было Мэри его потерять.
*
Это кажется сейчас Джону настолько диким, что любая способность обдумать всё спокойно и здраво сводится к нулю.
Почему, черт возьми, он сидит на кухне, прикрывая ладонью рот (да-да, Шерлока не проведешь), и шепчется с лучшим другом, тревожно оглядываясь на дверь?! Нелепее ситуации невозможно придумать. Чувствовать себя гребаным прелюбодеем до тошноты противно. Но именно им он себя сейчас и чувствует, благодаря непонятным страхам и откровенной, неприкрытой ревности Мэри. Да если бы два года назад им с Шерлоком хотя бы намекнули на нечто подобное…
Тихая ярость захлестывала сознание, как морской прилив прибрежные скалы. Унизительно. И, да — дико.
Дико! Дико! Дико!
Как мог он поддаться на эту отвратительную провокацию?
Как мог принять правила игры истерично настроенной женщины?
Чем он её обидел, в конце концов? Радостью, что жив его друг?
На несколько страшных минут Джон почувствовал чудовищную по силе ненависть к Мэри, обременившей его плечи невольным и неуместным чувством вины.
Босые ноги заледенели, и это было неприятным сигналом, что он сидит в отмытой до блеска и тщательно прибранной кухне слишком долго.
Джон огляделся по сторонам. Всё это так отличалось от их вечного хаоса на Бейкер-стрит.
Как бы ни пытался Джон добиться относительного порядка, как бы ни злился он порою на Шерлока, кавардак, возникающей в их холостяцкой кухне, стоило только Шерлоку там появиться, не поддавался никаким законам природы.
Джон горько усмехнулся. Теперь, он это сразу заметил, там царила едва ли не стерильная чистота…
Надо было ложиться. Шерлок прав — он всегда просыпался рано, даже в свой выходной. Откуда он это знал? Джон всегда уходил быстро, стараясь позавтракать как можно бесшумнее и убежать, не потревожив спящего Шерлока, который частенько укладывался далеко за полночь.
Воспоминания одолевали, мучили непрошенными подробностями и деталями. То, что было незначительным и незаметным в их повседневной жизни, сейчас казалось значительным и несоизмеримо важным. Чайная ложечка… Шерлок пользовался одной и той же ложечкой, и очень психовал, если вдруг не находил её в шкафчике для посуды. И когда Джон обнаруживал ложечку в его спальне, на прикроватной тумбочке («Интересно, что она делает в твоей спальне, и что с нею делаешь ты? Необычный фетиш, Шерлок, весьма необычный»), смущенно хмурился, упрямо пытаясь свалить всё происходящее на самого Джона.