Не могу больше
Шрифт:
Но представить сейчас её в своих объятиях он не мог. И когда она, отложив книгу и, потушив свет настольной лампы, несмело к нему прильнула, обдав горячим дыханием шею, Джон застонал от бессилия и невозможности встать и уйти.
По-своему истолковав этот стон, Мэри прижалась ещё сильнее, и нетерпеливо сжала сквозь ткань пижамы его наливающийся возбуждением член.
— Джон…
…Секс был отчаянным и неловким. Они не попадали в ритм друг друга, и рваные, порывистые движения не приносили Джону удовольствия. Он долго не мог кончить, заученно двигался в теле жены, механически наращивая темп и
Но Мэри задыхалась под ним и вскрикивала, высоко подбрасывая бедра, страстно обнимала и целовала, лаская горячим языком, и кончила с протяжными стонами наслаждения.
«Что со мной?!»
Джон лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к тихому дыханию жены.
Ему было тяжело. И страшно. И почему-то очень мерзко.
И он совершенно точно знал, что ни бесплодие Мэри, ни их недавний разлад к его опустошенности и тоске никакого отношения не имеют.
«Хорошо, что у нас не будет детей», — пронеслась в его угасающем, окутанном сном сознании чудовищная, дьявольски невообразимая мысль, и почему-то даже не испугала.
========== Глава 13 Похмелье ==========
Вечеринка на Бейкер-стрит оставила в душе Джона горький привкус вины.
Не менее горькое чувство она оставила в душе Шерлока - чувство ненужности.
Шерлок редко ошибался в выводах, и сейчас это был именно тот редкий случай.
Закрыв за Джоном и Лестрейдом дверь, он обессиленно прижался лбом к её прохладной поверхности. Он не был пьян и не был весел, как это, наверное, выглядело со стороны. Идея пригласить Грега пришла спонтанно. Шерлок был убежден, что присутствие инспектора обрадует Джона, более того, стремился этой неожиданной встречей доставить ему удовольствие.
Это была первая из его ошибок — Джон не был рад.
Проницательный Шерлок сразу почувствовал его тщательно скрываемое разочарование и мысленно весь вечер себя ругал — уже в который раз он сам всё решил.
А ведь, скорее всего, Джон рассчитывал провести этот вечер иначе: поговорить, возможно, посоветоваться о чем-то… Да просто посидеть вдвоем в их старой, маленькой кухне, потягивая вино и наслаждаясь обществом друг друга.
Именно Лестрейд, по простоте душевной, и озвучил терзавшую их проблему, которую ни сам Шерлок, ни Джон обсуждать пока не хотели: не то, что было в те счастливые времена, когда ещё не ворвался в их размеренный быт разрушитель, спутавший всё и разыгравший партию по своим безжалостным правилам, а то, что есть сейчас, и с чем им обоим оказалось так трудно смириться. Во всяком случае, Шерлоку.
У Джона была своя жизнь, и в ней больше не было места для Бейкер-стрит.
Два года Шерлок готовился принять неизбежный факт перемен. У жизни свои законы, отполированные течением времени, и противиться этому глупо. Как бы плохо ни было человеку сегодня, завтра он непременно сделает шаг вперед, и с этого, пусть даже робкого и неуверенного шажка начнется для него что-то новое.
И так было всегда.
И это нормально.
Именно так всё и произошло с Джоном.
Как бы ни был он счастлив, как бы ни лучились его глаза, как бы ни тосковал он по прежней жизни, когда-то доставляющей ему столько хлопот и, вместе с тем, приносящей столько будоражащей
Нормально. Конечно, это совершенно нормально.
Но…
Но сейчас всё казалось неправильным, и сердце Шерлока отчаянно протестовало: не хочу, не хочу, не хочу! Думать о том, что в жизни друга он теперь лишний, более того, что он досадная помеха, проблема, гвоздь в стуле, было тяжело.
Собственное «воскрешение» раздражало своей мелодраматичностью и смахивало, по мнению Шерлока, на пошлый, плохо продуманный театральный эффект.
Впервые после возвращения квартира, которую он так любил, и куда с таким нетерпением рвался, давила на него пустотой и холодом, который Шерлок никак не мог истребить, как бы жарко ни растапливал вечерами камин.
Впервые он не представлял, как ему дальше жить.
Он вернулся к Джону, но Джон не вернулся к нему.
Да и как такое возможно…
Это была вторая ошибка Шерлока.
*
Прошло два дня.
Для Джона — два долгих дня.
Два непонятных дня.
Два дня нервотрепки и безумной усталости.
После вечеринки он проснулся довольно поздно, и, хоть чувствовал себя разбитым, был несказанно рад: тому, что, во-первых, сегодня у него ночное дежурство, а значит, можно расслабиться и поваляться в кровати подольше, а во-вторых, тому, что Мэри уже ушла, и добрая половина дня долгожданного одиночества ему обеспечена.
С момента возвращения Шерлока он находился в состоянии непрекращающейся гонки — каждый день куда-то бежал. И речь шла не о физическом марафоне, нет. Неслась, подгоняемая жадным нетерпением, его душа. Ощущение внутреннего крика не покидало с той самой минуты, когда он обнял и прижал к себе «ожившего» друга. И хотя прошло меньше недели, Джон чувствовал себя вымотанным до предела.
Надо подумать, взвесить, решить. Такая редкая возможность — остаться наедине с собственными непростыми мыслями.
Но вместо этого он потянулся за телефоном.
Шерлок не отвечал.
Не ответил он через час.
И через два.
Через три часа долгих одиноких гудков Джона кидало то в жар, то в холод: где он, черт бы его побрал?! Куда умчался в такую рань?
Услышать «Привет, Джон», и только после этого продолжить начатый день…
Беспокойство разъедало душу.
Джон выпил десятую по счету чашку растворимого кофе, два раза постоял под горячим душем, съел, вернее, заставил себя съесть яичницу из двух яиц и треугольник тоста, давясь при этом каждым куском.
Тревога росла, и всё валилось из рук.
*
— Миссис Хадсон.
— Джон! — Услышанная улыбка согрела даже на расстоянии. Милый, родной голосок сразу же протянул невидимые нити между ним и Бейкер-стрит. А значит, между ним и Шерлоком.
— Где наш новоявленный Лазарь? — Джон старался не выдать ни одной ноткой той нервной, почти конвульсивной дрожи, что заставляла его сейчас усиленно вдавливать свое не подчиняющееся тело в спинку дивана.
— Шерлок? — удивилась его вопросу миссис Хадсон. — Наверху. Полчаса назад я относила чай. Он копался в своих коробках.