Не молчи
Шрифт:
Оля подождала, пока машина скроется за углом, и побежала в другую сторону.
Вернувшись домой, Степан сразу прошёл в комнату дочки. Нашёл таблетки, записку… Открыл ноутбук. В нём увидел незавершенный видеочат. Услышал звуки по ту сторону экрана и тут же неслышной тенью выскользнул из комнаты.
В подъезде набрал номер.
– Виталь, выуди всю инфу с моего домашнего компа. Выясни, откуда трансляция и вообще всё, что сможешь.
Друг перезвонил быстро. От услышанного в глазах Степана потемнело, невольно сжались кулаки.
– Я своих ребят отправил, Стёп! Адрес…
***
– Поклянись
– Да-да, – руки его тряслись.
– Прямо сейчас! – твёрдо сказала она.
Он демонстративно удалил записи из своего ноутбука, и даже из корзины. Оля проследила. Он снял видеокамеру, и она проверила всю комнату на наличие другой. Он поклялся своим здоровьем, что не делал копии. Никто не узнает, какая она отвратительная. Отец не будет опозорен.
Оля закрыла глаза. Он уложил её на кровать, раздев догола. Холодные тонкие пальцы шарили по телу, нервно щупали девичьи, едва оформившиеся округлости. Потом парень лёг сверху и нелепо заёрзал всем телом. Воздух застыл в её лёгких, не позволяя вырваться крику. Она тонула, падая на самое дно. Скоро всё закончится, и она уйдёт навсегда из этой жизни…
Вдруг дышать стало легче. Оля на секунду оглохла от внезапного грохота и изо всех сил зажмурилась. Судя по звуку, тощее тельце несостоявшегося насильника швырнули на стоящий в углу комнаты стеклянный столик.
Огромные тёплые руки подняли девушку, вырвав из вязкого, опутавшего её гнилостного ила. Бережно завернули в простыню, подхватили с лёгкостью, словно она крошечная. Оля, казалось, парила в воздухе, не решаясь открыть глаза. Затуманенное сознание подсказало знакомый запах одеколона. Мама говорила, что он способен отпугнуть всех комаров на свете.
– Родная…
Оля почувствовала, как на губы упала солёная капля.
– Побудь здесь, милая, – он уложил её на заднее сидение машины.
В подъезд ему не дал зайти Виталий.
– Без тебя разберутся. Уезжай!
Степан стиснул зубы. Вернулся в машину, завёл.
– Выплывем, дочь! Я рядом… Я всегда буду рядом, слышишь!
Девочка с дредами
Алина Арбузова @arbuzovaalinab
– Что, дочуля? Что опять?
– Ничего, – стиснув зубы, опрометью мимо меня в ванну.
Звук пущенной воды. Замираю под дверью, прислушиваюсь: всхлипывания. Опять, опять травля…
Из-за двери захлёбывающийся вскрик:
– Где замок в ванной?!
– Разболтались шурупы, я дёрнула, он и выпал, – сбивчиво объясняю через дверь.
А сама радуюсь, что отвинтила вчера щеколду, сняла замок, чтобы нельзя было закрыться изнутри в ванной. Боюсь, боюсь за дочь. Да что же они взъелись? Ведь до шестого класса всё было нормально. Да, она всегда была полной девочкой. Но всё же шло хорошо. Были подружки, друзья. Даже в школьных спектаклях играла, правда, то пчёлку, то репку. А сейчас повзрослели, заневестились, стали шарахаться от неё, как от чумной. Это всё Катерина Заварзина, раньше всех повзрослевшая, молодая да ранняя. Конечно, ей сейчас в компании с нашей Алёнкой и оказаться стыдно. Давно уже все диеты и способы похудения перепробованы – бесполезно. Заварзина с подружками – прямо модели, на гламурных красоток из Инстаграм
– Доча, – осторожно скребусь в ванну, – дочь, а хочешь, дреды заплетём? Помнишь, ты говорила, что тебе нравится?
– Мама, мне сдохнуть понравилось бы!
– Доченька, хочешь, я поговорю с ними?
– О чём? Попросишь их полюбить розового поросёночка? Мама, свиней режут на скотобойне!
Звук текущей воды прекратился. Дверь открылась. Лицо красное, заплаканное.
– Поехали плести дреды. Свинка с дредами, это же весело. Вдруг кого-то развеселю, Заварзину, например.
– Едем.
Выходит от мастера и улыбается. Боже, как я люблю эту улыбку. «Солнышко», – это не я сказала, это она сказала.
– Мама, я теперь большое круглое солнце.
– Да! Да!
Смешные лучи дредов прыгают, едва доходя до плеч. Смешные ямочки на щёчках, и характер ведь смешливый. Как можно такую гнобить?
– Может, всё-таки наладится?
Ночь после следующего дня…(о дне и рассказывать не хочу).
– Мама-а-а!
Вскакиваю с постели, бросаюсь в дочкину спальню. Тапок один теряю в коридоре.
– Что случилось?!
Дочка сидит в одеяле как в коконе.
– Доченька, что случилось?
Немигающие глаза на мягком любимом лице дочери смотрят строго.
– Смотри! – сбрасывает с головы одеяло, потоки слёз на неподвижном лице.
– Чш-чш-чш…
Укрываю её с головой, прижимаю к себе, качаю. Глажу по обглоданным, торчащим во все стороны клочкам остриженных под корень волос. Ножницы валяются рядом с кроватью. Тут же, как погибшие змейки, валяются обрезанные дреды.
– Ты сказала, что это поможет, – кивает она на усеянный дредами пол. – Ничего не поможет, ничего, понимаешь!
Глажу и качаю, качаю и глажу. Плачу в ватное одеяло беззвучно, чтобы дочка не слышала, чтобы думала, что я сильная, что я знаю выход. Встаю, собираю мёртвых змеек, хочу скорее их убрать.
– Нет! Не выбрасывай, сожги.
Подхожу к камину. Чиркаю спичкой. Огонёк. Маленький, робкий. Сейчас задохнётся, потухнет.
– Держись, не гасни!
Загадываю: если разгорится, то всё будет хорошо. Дрова сырые. Огонёк совсем маленький.
– Нет, не потухни, тебе нельзя!
Бумага! Чёрт, где бумага?! Салфетки со стола – в огонь.
– Так, молодец. Ещё, ещё немного, огонёк, сейчас ты окрепнешь, и будешь жарко полыхать. Ты сможешь обогреть весь дом, согреть замёрзших, накормить голодных. Ты сможешь спалить весь дом, если разозлишься. Ты очень сильный и очень красивый, ты весёлый и смелый, только поверь мне и дай возможность тебе помочь.
Бегу к письменному столу. Старые бумаги. Некогда разбираться в них – в камин! Дочка берёт с полки школьные тетради – в огонь! Он спасён, горит ровно, надёжно, занялось полено. Бросаю в пламя дреды. Извиваются, корчатся, как от боли, рассыпаются в золу. Всё. Будет. Хорошо. Заглядываю в лицо дочери: «Поверь ещё раз. Всё будет хорошо».