Не моя девочка
Шрифт:
Не могу ехидную улыбку сдержать. Потому что знаю больше, чем Леха думает.
Лейтович в свое время и мордобоем и даже убийствами не брезговал. Руки у него даже не по локоть, по подмышки в крови. Там и рэкет, и реальный бандитизм. Каждый в те, не такие уж и далёкие времена, поднимался как мог. И все на совести каждого. Хотя "совесть" о выходцах из того лихого времени, как по мне, понятие чуждое. Вот мой отец как-то смог без этого. Да, икру мы ложками не жрали, но холодильник пустым никогда не был.
Эпоха вроде бы канула в Лету, как и малиновые пиджаки и сами бандиты. Но это на
И за последние несколько лет этот прибалт с российским паспортом, очень высоко поднялся. Знаю я, что с мэром он нашим дружит, да и с депутатами городскими на короткой ноге. Менты местные у него прикормленные. Они все поголовно свои праздники в его развлекательном комлексе отмечают. И ресторан, как Леха сказал, с которого все началось — первое заведение, которое Лейтович с братками отжал. Памятное место Йонаса.
Только теперь здесь не бандюги сидят. А элита, бля. И я ее нанялся охранять.
— А ты непосредственно Йонаса охраняешь и сопровождаешь? — уточняю я у Лешки.
— Я нет. Мое рабочее место здесь. Но если надо, то делаю все, о чем попросят. Было пару раз, что я дочек хозяина сопровождал, когда в городе, мягко говоря, была сложная обстановка. Иногда хозяина и семью по воскресеньям в костёл вожу…
— Куда? — перебиваю я его удивленно.
— Костёл. Это их католическая церковь, у нас, на Белой улице…
— Откуда в нашем городе костёл? — еще больше удивляюсь.
— Так хозяин построил, еще год назад.
Не знал об этом, в тех краях не был. Усмехаюсь:
— Лейтович сильно верующий?
— Это да. И детей своих верить учит, и нас приобщает. Я в костёле пару раз был, там орган стоит — музыкальный инструмент такой, на нем когда играть начинают, у меня мурашки по коже, в голове что-то проясняется, а на душе теплее становится.
Хочу головой качнуть, но сдерживаюсь. Хотя видеть Леху таким, слышать от него подобное — странно. Другим я его знал. И не скажу, что изменения в друге детства мне не нравятся.
У Лехи телефон, лежащий на столе, пищит — сообщение пришло. Друг читает послание и чертыхается.
— Ну вот, — говорит, — и сегодня без форс-мажоров не обойдёмся.
— Что такое?
— Мэровский сынок опять в караоке быкует, с диджеем рамсит. Пойду, разберусь, я к нему подход уже знаю, — он поднимается с места и, допив одним глотком пиво, уходит.
Я в руках свой бокал верчу. Пиво вкусное, явно не дешевое, крафтовое. Но мне не идет. Просто не хочется.
Над сценой опять загорается свет, Бэлла у микрофона стоит. На этот раз она песню повеселее поет. И я смотрю на нее, как завороженный, — на фигуру, напоминающиюую песочные часы, на алый рот, который девушка слишком уж сексуально открывает, когда высокие ноты берет, на глаза блестящие даже в полумраке.
Но почему?
Почему она любовница Лейтовича? Неужели такая как она, себе нормального, свободного мужика найти не могла?
Деньги, товарищ капитан, деньги. Сейчас все купить можно.
Бэлла
Как Томас Йонасович и просил — выходя опять
Парнишка на моих глазах из несуразного подростка превратился в симпатичного юношу. Про похождения его я уже наслышана, весь в папку, которым был Йонас лет пять-десять назад. Мне рассказывали, что ни одной короткой юбки на красивом женском теле он не пропускал. Но ни одной из них не обещал места рядом с собой, жену менять ни на кого он не хотел.
Пою следующую песню, уже из списка Лизы. Так-то мы с ней ладим, можно сказать, что дружим. Она нормальная, хорошая. Помню, что Лиза была первой, которая узнала про нас с Йонасом. И молчала, никому не сказала. Слухи в этом злачном месте распространяются со скоростью света. Как только они до Анны еще не дошли? Хотя чувства своей жены Йонас бережёт. Если ей хоть кто-то намекнет — не сносить тому головы.
А что Лизка про должность свою напомнила, так это не в первый раз. Только вот она меня не уволит, ей Йонас не позволит. Как и мне уйти по своему желанию. Пробовала я уже. И уйти не только с работы, но и из жизни Йонаса. Что было потом даже вспоминать больно.
Мой песенный сет подходит к концу. Пою уже заключительную песню, о большой и светлой любви. Веду взглядом по залу, наблюдая привычную картину: как люди жрут и бухают. Да, некоторые смотрят и слушают. Как например наш новенький. Артем вроде — так его Лёшка представил.
Его взгляд вызывает у меня странные ощущения и дело не только в мурашках, которые бегут по коже. Не могу объяснить, сама не понимаю. Волнует меня этот взгляд, тушуюсь. Но я при этом упорно смотрю в его тёмные глаза.
Беру последнюю высокую ноту. Музыка замолкает, гости начинают аплодировать, кричать "браво". Я делаю лёгкий поклон и собираюсь покинуть сцену, но вдруг вижу, как Йонас поднимается с места, а Лиза дает ему микрофон.
— Анна, любимая, — начинает говорить он и я замираю на месте, хорошо что свет на сцене приглушили, и я уже стою в тени, — двадцать лет совместной жизни в браке называется фарфоровой свадьбой. За эти годы мы с тобой смогли вылепить из грубой глины элегантное и красивое украшение. Однако фарфор — материал хрупкий и нам нужно трепетно беречь то, что мы сами изваяли. Все эти годы с тобой прошли как один день. В уюте, тепле, счастье и взаимопонимании… — он все говорит, а меня трясти начинает. Нет, не от ревности. Ее я давно не испытываю. От боли, от зависти и… от злости. На Йонаса, да, но в первую очередь на себя.
Йонас заканчивает свою речь и Лиза выносит на подносе большую коробку, перевязанную атласной лентой. Подарок. Для Анны.
Даже знать не хочу, что там. Спускаюсь со сцены и степенно иду к подсобным помещениям. Только вот ноги дрожат, меня вообще как в лихорадке начинает бить.
Оказавшись в узком коридоре, я буквально бегу к самой дальней комнатке. Сейчас она моя гримерная, а когда была-то кладовкой ненужных вещей и предметов, и я жила там, среди хлама, ночуя на крохотной софе, прячась от персонала, который редко туда заглядывал…