Не называй меня майором...
Шрифт:
«А вдруг?!» – отдалось в груди.
Качан двинулся к нему.
Еще кружилась голова, но слабость понемногу проходила.
Уборщик не уходил. Ждал его. Встретил вопросом:
– Что? Пооблегчили?
– Есть немного.
Качан узнал его.
«Пенсионер-подполковник, бывший начальник патрульно-постовой службы …»
Качан ещё застал его действующим:
«Бравый строевик – хохол из правофланговых…»
Сейчас перед ним был худой высокомерный старик. Он не стал прираба-тывать по месту прежней службы. В Совете ветеранов…
Качана он не помнил. Спросил, как обрадовался:
– Сняли часы – то?!
– Ну! – Старший опер не стал разочаровывать:
Отставник был удовлетворен. Предположил уверенно:
– Еще и бумажник, наверное… – Его радовала собственная сметливость. – Кошелек – это они берут обязательно! Денег, наверное, много было?! – Он быстро смекнул. – Вчера на ЗИЛе получка … До рубля взяли или чуть оставили?..
– На метро осталось… Вы все видели?
Бывший милиционер осклабился:
– А как же! – Он плохо слышал, потому почти кричал. Голос разносился далеко по платформе. – Двое. Оба высокие, в коротких куртках. Знаешь, какие сейчас носят. И без головных уборов… Тут как раз электричка отправлялась…
– Из Москвы?
– Да.
– Откуда они подошли? С электрички?
– Этого не скажу… Когда мне смотреть? – Отставник кивнул на расчищенный прямоугольник платформы. – Да и наблюдать-то?! Сам понимаешь… Запросто голову оторвут!
– Ушли они через мост?
– Не знаю, куда делись… – Розыскная сторона дела его уже больше не интере-совала. – Может на мост ушли или туда, к палаткам, чтобы сразу пропить. Может в электричку сели…
– Электричка была последней?
– Последняя, – он снова засобирался уходить.
Сочувствия в его голосе Качан не почувствовал.
В глазах отставника он был потерпевшим. Таких – фуцанов, фраеров, лохов , терпил – надо было учить и учить, чтобы знали!..
Качан все понял.
– Последний вопрос. Вы их узнаете?
– Чего я узнаю?! – Бывший начальник отделения даже возмутился – ему быть свидетелем! – Чего я видел? Высокие молодые… Подходили… А взяли или нет… Меньше пить надо!
Он позорно бежал.
Качан снова на секунду прикрыл «бандиткой» глаза. Но слезы не было.
«Японский бог!..»
Дальнейшее пребывание его в Домодедове было бессмысленным и ненужным. О случившемся следовало немедленно поставить в известность руководство. Игумнов как ответственный и майор – дежурный должны были, не откладывая, протрубить общий сбор. По горячим следам всем составом тут же начать поиск…
«А как быть с Николой?!» – Игумнов поручил ему встретить своего агента, проверить его сообщение о встречающихся в Домодедове наркодельцах.
С места, где Качан стоял, был виден телефон – автомат. Старший опер собрался с мыслями. Подошел, набрал номер. Игумнов не отвечал. Качан позвонил в дежурку.
– Слушаю… – У телефона был помощник. – Дай трубку дежурному… – Не могу. – А Игумнов? – Он тоже вышел. Пожар у нас…
***
Огонь на перроне вспыхнул сразу после полуночи. Как раз против дежурной части Линейного Управления внутренних дел
Загоревшийся фирменный магазинчик – чистенький, аккуратный – был сверху донизу набит теле-фотоаппаратурой, микрокалькуляторами, фотопленкой. Причиной возгорания мог быть и поджог, и неисправная электропроводка.
Пожар заметили своевременно, в первые же минуты. Его нельзя было не заметить.
Горело лихо, в двух шагах от дежурки. Трещала пластмассовая обшивка, искры летели во все стороны.
Немедленно сообщили по «01».
Пожарные прибыли почти сразу, но огонь распространялся с пугающей быстротой. Были приняты все меры. Пожарные рукава подсоединили где могли и к гидранту в помещении Управления. Бойцы в робах бесстрашно пробивались внутрь, к очагу возгорания.
Начальник розыска Игумнов – тяжелый крепко сбитым молодым телом, с искривленным в юности носом и металлическими фиксами в верхней челюсти – к началу действа опоздал – он проверял посты на Москве-Товарной. Пригнал на вокзал, как оказалось, почти что к шапочному разбору.
Пожар он и водитель увидели ещё издалека, раньше чем машина свернула на привокзальную площадь. Огромное красное зарево в ночи…
Пламя поднялось на полнеба. Искры разносило по перрону. На деревьях в парке по другую сторону ограждения у музея, носившего длинное название – «Павильон-музей „Траурный поезд В.И. Ленина“, уже вспыхивали ветки.
Пока подъезжали, и оттуда, от музея, тоже ударили мощные струи. Там тоже появились пожарные.
Игумнов выскочил ещё на ходу, кинулся по пандусу вверх, к платформам. Картина, представшая ему, напоминала военную хронику. То ли Афган, то ли Чечня…
С открытым огнем, правда, было покончено.
Пассажиры с вокзала, все, кто не спал, высыпали из залов на перрон. Менты с трудом сдерживали любопытных.
Платформу перекрыли.
Огонь начал сдавать позиции.
Первый, с кем Игумнов столкнулся на перроне, был дежурный – высокий, в майорских погонах шкаф. Он стоял на ступеньках у входа в Линейное Управление с сигаретой в зубах – любовался огнем. Позади хлопал глазами постовой, охранявший вход, – в бронежилете, с автоматом. Напротив в нескольких десятках метров пылал догоравший магазин. Вокруг суетились брандмейстеры.
Игумнов мгновенно оценил обстановку.
Мордастый пожарник, выскочивший из горящей палатки, согнул руку колесом – под мокрой робой у него было засунуто что-то громоздкое.
Игумнова как ветром подхватило. Он догнал брандмейстера, дернул сзади. – Ты что делаешь?! Неси сюда!
Тот обернулся. Увидев гражданского, попер буром:
– Ты кто такой?!
– Начальник розыска…
– Документ покажи!
– Ах, ты…
Игумнов схватил его за ворот, потащил в сторону.
– Что за народ!?